Тек-с, понятненько… то-то вы, сэр, как только нервишки сыграют, за эту животину хвататься начали! Успокаивает, уводит от неприятных мыслей, ничего делать неохота, ни о чем думать — отупляет, как скотину! А пела-то, зараза, как сладко: „Если уж откроется тебе, Мишаня, что-то что мне неизвестно, ты уж не таись, прошу тебя, расскажи. Может быть, разобраться помогу, а может и меня старуху, чему-то научишь“. Открылась третья функция — дистанционное управление владельцем! Впрочем, не полное управление, сдерживание, лишение инициативы. А вот хрен вам, мадам Петуховская, не на того напали!

А ну-ка, мистер Фокс, иди сюда, гроза курятников, сейчас я тебя отучу баловаться. Раз срабатывание внушения завязано на конкретный предмет, то с этим предметом работать и будем. Первобытные люди со своими божками сурово обходились, не то, что сейчас — бывало и палками лупцевали за хреновое исполнение обязанностей, а то и в огонь кидали — как говаривали, в сое время, в структурах КПСС: решали кадровый вопрос. Ну и мы не дурнее ребят из неолита… или мезолита? А, не важно, главное — способ апробирован веками!»

Мишка ухватил левой рукой лиса поперек туловища, словно не давая тому сбежать, а правой вытащил засапожник и сжавшись, будто бил не по бронзе, а по собственным пальцам, рубанул лезвием по загривку «зверя Велеса». В глазах полыхнуло и, Мишка готов был поклясться, что бронзовый лис издал крик боли. И отпустило! Ощущение было таким, как после утреннего умывания холодной водой — откуда-то пришла бодрость, ясность мысли, даже мурашки по коже побежали. Мишка огляделся и наткнулся взглядом на расширенные, кажется, в ужасе, глаза Матвея.

— Минь… ты это… Минь… ты что сделал?

Мишка подкинул на ладони статуэтку, с отчетливой зарубкой на загривке и, прямо-таки с наслаждением выпуская наружу фамильную лисовиновскую ярость, прошипел злющим голосом:

— Властвовать надо мной захотел, паскуда! Я те покажу, как надо мной властвовать… я вам всем, бл…м, покажу, как властвовать!

Если раньше Мишка убирал лиса в подсумок бережно, то сейчас, ухватив фигурку за хвост, грубо сунул ее головой вниз, закрыл подсумок и зло прихлопнул его кулаком к боку.

— Чего встали? — раздался рядом окрик Дмитрия. — Минька, Матвей, чего у вас тут?

— Минька… вылечился. — Растеряно произнес Матвей. — Не знаю, от чего, но вылечился!

— Ты ребенку руку посмотрел? — рявкнул Мишка.

— Так… слышишь же — не плачет…

— Я не спрашиваю: плачет или не плачет! Я спрашиваю: ты посмотрел? — Мишка уже не шипел, а рычал. — Отвечать, когда тебе старш… боярич Лисовин вопрос задает!

— И правда вылечился. — Не менее растерянно, чем Матвей, протянул Дмитрий.

* * *

Дорога приближалась к концу, до хутора оставалось уже около версты. Мишка мотался вслед за Дмитрием от головы колонны к хвосту и обратно, вместе со всеми преодолевал на рысях затененные участки дороги, ловил на себе любопытные взгляды урядников (то ли «излечение» проявилось как-то во внешности, то ли Дмитрий рассказал), а сам, раз за разом, прокручивал в уме события похода за болото, пытаясь понять: что же происходило на самом деле, и что послужило причиной действий Алексея и деда.

Все было как-то «не так». Алексей — не тот человек, чтобы не выполнить прямой приказ сотника, дед никогда и ничего не делал «просто так», и во время разжалования Мишки, хотя и был зол по-настоящему, но некая наигранность в его поведении все же улавливалась. Ратники, что ратнинские, что погостные, как-то уж очень подчеркнуто пренебрежительно относились к отрокам Младшей стражи, хотя в их словах и поведении несколько раз проскользнула смесь удивления и одобрения — «хорошо вас учат». Ну ладно бы ратнинские — у них, вроде бы, были причины относиться к «Мишкиным щенкам» настороженно, но погостные-то вообще видели Младшую стражу впервые в жизни, да и не слыхали о ней, наверняка!