— Хорошие мечи, такие не часто встречаются, но у меня в правой руке был не хуже, а вот левый… не с простым воином схлестнуться довелось, даже непонятно: почему он в остроге дни свои доживал? Вроде бы, как в забвении или в опале… но ушел достойно — троих врагов победил, один, правда, мальчишка, но все равно, достойно. Знаешь, Михайла, Анисим ведь перед самым походом меня попросил к Нинее его сводить — удачливости у нее просил… и вот, «повезло». Бывает же…

— Дядь Леш, так ты перед походом у Нинеи был?

— Был, а что? Она со мной почти и не говорила, больше все с Анисимом.

— А желаний странных у тебя после этого не появлялось? Ну, как бы не от себя, а…

— Я что, на сумасшедшего похож?

— Нет… но Нинея же может и незаметно…

— Михайла!

— Погоди, дядь Леш, меня-то она тоже… того. Тебя не удивило, что я перед походом тебя всякими вопросами не извел: что, да зачем, какая цель, чем закончиться должно?..

— И что? Причем тут волхва?

— Ну… она так устроила, что я не очень-то подробностями интересовался, вроде бы, как отупел слегка… или слишком спокойным стал… не знаю, трудно объяснить.

— Слишком спокойным? А кто меня на хуторе попрекать взялся? Кто поперся христиан спасать, хотя спасать уже не от кого было? Или то, что ты мне нагрубил в лесу, спокойствием называется? Не выдумывай чепухи! Все с тобой было так, как и должно было быть в первом походе — одни дерганными становятся, другие слегка, как бы сонными. И никакого колдовства не нужно.

Мишка не стал спорить — человек, находящийся под воздействием внушения и не осознающий этого, всегда найдет аргументы, той или иной степени убедительности, опровергающие любой намек на то, что он действует не по своей воле.

— Надо уметь самому за свои поступки отвечать! — все никак не мог успокоиться Алексей, тем самым лишь подтверждая мишкины подозрения. — Привыкли, чуть что: судьба, воля Божья, волхование… Да не мог ты ни о чем толком спросить, потому что в походы раньше не ходил! А когда христиан не нашли, и стало понятно, что зря время теряем, ты и задергался. Правильно Корней на тебя ушат холодной воды вылил! Только задумал он это давно — еще до того, как мы в поход собираться начали…

— Что? Так он меня от старшинства отрешить, давно задумал?

— А? — Алексей так увлекся своими рассуждениями, что не сразу отреагировал на мишкин вопрос.

— Я спрашиваю: дед меня еще раньше…

— Да! Еще, когда узнал, что ты от наследства отказался. Правда, передумал потом… не знал, как ты себя поведешь. А вдруг опять в лес сбежишь? Ну, а сейчас, видать, опять передумал, для того и приказал десятникам и старым ратникам за тобой, да за твоими ближниками присматривать. Тут-то ты на глазах, и дури сотворить вам не дадут. Ну, еще и делом вас занять велел, чтобы без продыху, от этого, знаешь ли, тоже дурные мысли в голову меньше лезут.

«Матвей, как чувствовал, что за нами следят! А вы, сэр: паранойя, паранойя… Но за что?»

— Ты только, Мишань, в обиду не ударяйся! — продолжал Алексей. — Продолжай отроков учить, крепость достраивай и прочее. Корней сам во главу всего всегда дело ставит и от других того же требует. Вот сейчас и тебя испытывает: что для тебя важнее — дело или обиды. Так что, ты не поддавайся, стерпи.

«И об этом Матюха тоже толковал! А выглядел, как чокнутый. Ну надо же!»

Мишка был настолько удивлен совпадением позиций Матвея и Алексея, что даже не обратил внимания на, впервые обращенное Алексеем к нему, слово «Мишань», произнесенное заботливым, прямо-таки, отеческим тоном. Дальше, впрочем, Алексей заговорил о том, чего Матвей даже и не упоминал:

— Ты только задумайся: что ты сотворил? От наследства отказался! Старшинство в Младшей страже тебе совсем глаза застлало! А еще говоришь: «Нинея тупым сделала»! Да никакая волхва, тем паче боярыня древнего рода, на такое и не подумает толкнуть! Либо осердится на гордыню отроческую, либо посмеется над глупостью детской! Кто ты без Младшей стражи? А? Ну, скажи!

— Как кто? Ну… боярич…

— Не-ет, ты никто! Отрок Мишка и все! От «боярича» ты сам отрекся!

— Я Лисовин!

— Да, Лисовин, но ты был старшим Лисовином в своем колене! Тебе обязаны были подчиняться и без достоинства старшины Младшей стражи! А сейчас? Чему вас только отец Михаил в своей школе учил? Ну-ка, вспоминай: Исав продал право первородства Иакову за миску чечевичной похлебки, потому что был голоден — за сиюминутную радость, но как он возопил через много лет у смертного одра отца! А ты за какую сиюминутную радость свое первородство отдал? И чем ты лучше Исава, не задумывавшегося о будущем? Ну, можешь ответить?

— Могу!

Мишка почувствовал, что внутри поднимается злость — его упрекают в легкомыслии, в отсутствии заботы о грядущем… его, знающего будущее на девятьсот лет вперед!