Ей мешал его редкий гнев, но в нем было лишь раздражение, но не ненависть.

В половине третьего утра он беспокойно зашевелился. Анна хотела было позвонить медсестре, когда заметила, что отец силится что-то сказать. Сухие губы шевелились беззвучно, Арне не смог произнести ни слова.

Она погладила его по щеке, прошептала: «Я все поняла, папа».

Он смотрел дочери прямо в глаза. Потом он испустил долгий вздох и перестал дышать. Все произошло быстро и незаметно, легко как никогда.

Анна нажала кнопку звонка, и только когда пришла медсестра и скорбно посмотрела на старика, Анна поняла, что он умер. Тихая, ненавязчивая боль переполнила ее. Анна поняла, что случилась беда, с которой отныне ей придется жить.

Плакать она не могла.

После бесконечно долгого минутного молчания сестра прошептала, что Анна может выпить кофе в сестринской комнате, ей все равно надо выйти, потому что сейчас они займутся телом. Послушно, как дитя, Анна вышла в коридор, зашла в сестринскую, выпила кофе и съела половину бутерброда. Потом она вернулась в палату – убранную и чистую. Сестры включили две лампы по обе стороны от койки, а на грудь покойного положили букетик цветов.

Анна сидела рядом с умершим и пыталась осмыслить происшедшее. В пять часов утра она позвонила Марии, рассказала о случившемся и добавила, что дочери пока приезжать не надо. Анна даст знать, когда будут похороны.

Над городом клубился серебристый туман, когда Анна взяла такси и поехала к дому у моря. Над скалистыми островками струилась густая дымка.

Домработница устранила все следы той ночи, когда она обнаружила Арне лежащим без сознания. Анна ходила из комнаты в комнату и, как много раз до этого, думала, что дом утратил свою неповторимость после того, как мама ушла от них в свой мир. Исчезли растения в горшках, не было ни покрывал, ни расшитых подушек. Был только убогий и скудный порядок, каким обычно окружают себя одинокие мужчины.

В доме было холодно. Анна спустилась в подвал, затопила котел, потом поднялась в свою комнату, достала из шкафа одеяло. Улегшись в кровать, она принялась думать о практических вещах, и ей стало легче.

В одиннадцать часов она проснулась. В подвале гудел котел, в доме стояла почти невыносимая жара. Но Анна не стала убавлять пламя, а лишь открыла окна и проветрила комнаты. Спина и руки болели после бессонной ночи, но она решила заняться неотложными вещами: позвонить в Ландветтер, чтобы Рикарда отправили сюда, а не в Сальгренска. Принять горячую ванну. Есть ли в доме еда? Наверное, есть.

Когда она лежала в горячей воде и скованность постепенно выползала из тела, Анна приняла решение: она останется. Она будет жить здесь – весной, а может быть, и круглый год. Она вышла в сад. «Мой сад», – впервые подумала она и устыдилась, увидев, какой он запущенный. Сквозь туман светило солнце, и в его холодном мартовском свете Анна смотрела на выродившиеся розы, которые не цвели уже много лет, на газон, заросший мхом, на полуметровые сорняки, торчавшие из клумб с прошлого года.

Потом она услышала шум подъехавшего автомобиля. Это был Рикард, и она тут же оказалась в его объятиях.

– Щеголяешь в халате на таком холоде и в деревянных сабо на босу ногу, – сказал он, отпустив ее.

– В доме очень тепло, – возразила она.

– Ты что-нибудь ела сегодня?

– Нет, здесь ничего нет.

– Глупышка, – сказал он, и прежде чем она успела что-то сообразить, они уже лежали на узкой кровати в верхнем этаже, и он страстно целовал ее глаза и грудь, и она понимала только одно – что она дома.

И это главное?

Но потом, когда он нашел жестяную банку со старым кофе, сварил и предложил ей выпить, она подумала, что нет ничего проще и лучше, чем то, что Ханна называла лежанием в постели.

Муж не спрашивал Анну об умершем, и она была очень благодарна ему за это.

– Надо ехать к маме, – сказала она.

Рикард взял в Ландветтере машину напрокат, и это сразу облегчило дело. Они составили список покупок и договорились, что он поедет в магазин, пока Анна будет в больнице. Потом они поедят где-нибудь в городе и поедут в похоронное бюро.

– Ты все раскладываешь по полочкам, как всегда, когда испугана, – сказал он, и голос его был теплым от переполнявшей его нежности.

Когда он высадил ее возле больницы для хроников, Анна вдруг впала в панику:

– Что я ей скажу?

– Ты должна сказать все как есть.

– Рикард, пойдем вместе.

– Да, конечно, я только припаркуюсь.

Он ждал Анну, пока она говорила с заведующей отделением. Врач тоже считала, что Анна должна сказать правду.

– Потом мы увидим, поймет она или нет.

Юханна, как обычно, витала в своем бесконечно далеком мире.

Некоторое время они молча сидели возле нее, глядя ей в глаза. Рикард держал ее за руку, а Анна, склонившись над матерью, сказала, стараясь придать голосу скорбную торжественность:

– Мама, послушай меня, сегодня ночью умер папа.

Кажется, она вздрогнула, кажется, она поняла. Нет, это всего лишь самовнушение.

Правда, когда они уходили, Рикард сказал, что рука у мамы дрогнула, когда Анна сообщила ей горькую новость.