1 2

заботится, то этот человек всегда расстраивается, если ты плохо поступаешь

или бываешь непослушной. Вы обо мне заботитесь, да? А почему?

- Правда-правда. Мама твоя, похоже, очень мудрая женщина, если она тебе

такие умные вещи сообщала, и ты умница, раз запомнила. Я о тебе забочусь,

потому, что ты мне очень дорога, потому что ты мой друг, мы с тобой пережили

вместе за последнее время очень много странных и страшных событий, которые

сближают и за короткое время позволяют узнать человека, не проживая с ним

бок о бок многих лет. Ты понимаешь, о чем я говорю? – Ди Ойге немного

запыхался от произнесения такой длинной тирады, торопливо спускаясь вниз.

- Да-да, конечно же, я понимаю. Я сижу тут на ступеньке и жду, только вы идите

быстрее, а то мне опять страшно. Я ключ в скважину воткнула, а он сначала не

хотел поворачиваться, а потом я его повернула столько раз в другую сторону,

сколько у меня пальцев на одной руке и еще два на другой – и оно все кааак

давай стучать-бренчать. А потом он стал такой горячий и мне ручки обжег, -

зашмыгала носом.

Астроном уже видел в полумраке неясный маленький силуэт на последней

ступеньке, заторопился, споткнулся о ступеньку, пролетев вперед, и едва не

упал на девочку. Мирра подскочила, всплеснула ручонками обрадовано и

прижалась к нему:

- Слушайте, слушайте! Там что-то щелкает и вертится, я же ничего не сломала,

да?

- А ручки он тебе сильно обжег? Не сломала, раз оно работает так громко, -

астроном отрицательно покачал головой, с интересом разглядывая

металлическую конструкцию, отчетливо видневшуюся в свете гнилушек,

которых здесь было натыкано в изобилии. Несколько полых труб разных

диаметров раньше лежали на почвяном полу, теперь с каждым мгновением

поднимались все выше, изменяя угол. В металлической же подошве было

несколько отверстий разных диаметров, куда, похоже, должны были, в конце

концов, установиться эти трубы. Ключ, о котором говорила Мирра, еще торчал

из отверстия, но утопал при каждом щелчке глубже и глубже. Ян, неплохо

разбирающийся во всяких механизмах, понял, что такой медленный запуск

позволяет отменить все, попросту вынув ключ из скважины – в случае, если

запуск произошел ошибочно.

- Ну что, мы посидим, посмотрим, как оно заработает или пойдем? Здесь как-то

душновато или нет? Давай-ка руки твои посмотрим.

- Да мне не больно же, - а сама спрятала руки за спину.

- Мирра! – грозно нахмурился астроном.

Девочка протянула руки, ладонями вверх, сама зажмурилась, чтобы не смотреть

и не знать, в каком они состоянии. Ди Ойге едва сдержался, чтобы не охнуть:

сожжены были обе маленькие ладошки, прикосновение к ключу спалило кожу и

мясо почти до кости. Смотреть страшно, но девочка пока не чувствовала боли –

видимо, находясь в таком стрессовом состоянии, что жжение просто не

ощущалась. Астроном достал чистую тряпицу из кармана – в последние годы

чихать стал часто, вот вместо платка и носил, Гендлер подшучивал, что скоро

придется простыню носить, обмотавшись – порвал на бинты и, как смог,

перевязал маленькие ладошки.

- Пойдем, пойдем, дядечка Ян, пойдем уже! Там же господин Гендлер нас ждет!

И надо голубя в Блангорру отправить, что я справилась, - тараторила,

приплясывая от нетерпения.

Ян и забыл о том, что он обещал девочке, стараясь сейчас ничем не выдать

своей озабоченности и забывчивости. Положа руку на сердце, он уже

попрощался со своим старым другом, потому, как видел, что силы явно были

неравны. Было очень больно об этом думать, и, как сообщить Ривве о гибели

супруга, он не знал.

Подъем занял меньше времени, чем спуск, хотя дался тяжелее,

приходилось останавливаться часто, чтобы отдышаться. Голод начал

напоминать о себе все чаще, тупыми спазмами, сжимавшими желудок. Вот

странно – недавно, вечером ужинали, а сейчас голод такой, словно несколько

дней пищи не видели. Астроном пошарил в карманах, нашел лишь два леденца

от кашля, обрадовался, словно нашел клад. Скормил обе конфетки Мирре,

рассудив, что ему-то потерпеть можно, а вот ребенку трудно переносить голод,

особенно такой малышке. Девочка быстро расправилась со сладостями,

расхрустев их на крепких зубках, и в свою очередь вытащила из кармана два

сухаря:

- Это был хлеб, только он засох.

Сухари схрустели уже вместе, согласившись, что это самые вкусные сухари,

которые только могут быть. Прошли уже обе каменные площадки, которые

запомнились по кучкам факелов, так заботливо сложенных древними

строителями, а света все не было видно, хотя по всем прикидкам наверху давно

уже должен быть день. Вскоре добрались до люка, через который попали сюда.

Астроном мучительно пытался вспомнить, закрывал он крышку люка или нет.

Вспомнил, что закрыл, пребольно ударившись об деревяшки головой,