1 марта 1881 года. Казнь императора Александра II

Тотчас после второго взрыва пристав Степанов от дома министра внутренних дел (от Цепного Пантелеймоновского моста) был послан градоначальником, на лошадях его, узнать, что случилось. Г[осподин] Степанов прибыл на место происшествия в тот самый момент, когда раненого Государя Императора на санях полковника Дворжицкого везли шагом через Театральный мостик. Быстро повернув лошадей, он поскакал обратно, чтобы доложить. Но у Летнего сада он встретил уже шедшего к нему навстречу градоначальника, который, выслушав его, поспешил к месту происшествия. Г[осподин] Степанов пересел на извозчичьи сани и бросился вслед за ним. Прибыв на Театральный мостик, он увидел полковника Дворжицкого, окруженного толпою. Многие женщины плакали. Дворжицкий стоял у извозчичьих саней без шапки; шинель свалилась на одно плечо, лицо и губы были забрызганы кровью, из-за левого уха и из затылка сильно сочилась кровь, а правая рука в кисти и вся перчатка совершенно были залиты запекшейся кровью. Ухватившись за задок саней, он силился сесть в сани, но не мог, потому что правою рукою не владел. Подбежав к г. Дворжицкому, Степанов надел на него шинель, окутал и усадил в сани; сняв с себя шапку, накрыл ею его голову. Степанов сам схватил шапку с какого-то подбежавшего к нему околоточного надзирателя. После этого Степанов повез полковника домой. Едва все двинулись с места, как тот крикнул извозчику:

— Пошел в Аничков дворец, нужно доложить Цесаревичу, — но, сильно застонав, проговорил: — Нет, не могу, рука ломит, везите меня скорее домой.

После этого с ним сделалось дурно, но под влиянием свежего встречного ветра он скоро пришел в себя, и они приехали в его квартиру, в Казанскую часть, где, как на смех, не оказалось дома ни одного из поблизости живущих врачей. Со смотрителем части Салановым Степанов успел промыть большие раны и наложить на них холодные компрессы.

<…> Прошло несколько времени в нерешимости: нести ли Государя на руках или везти в экипаже? Заметив, что силы Его Величества слабеют, великий князь Михаил Николаевич приказал поместить своего Августейшего Брата в карету, о чем умолял и лейб-кучер Фрол Сергеев; видя, однако, невозможность устроить там Государя с удобством, Его Высочество послал юнкера Окушко привести сани. Последний, вместе со своими товарищами, Пахомовым и Эммаусским, бросился к извозчику, стоявшему впереди кареты; лошадь его была до такой степени испугана, что, несмотря на все усилия, не тронулась с места. Тогда штабс-капитан Франк, юнкер Кабанов и другие лица побежали к саням полковника Дворжицкого, находившимся близ Театрального моста, и привели их. Государя несли к саням и положили на них вышеупомянутые бывшие около Него лица и присоединившиеся к ним флигель-адъютант полковник Короченцев, подполковник Радзишевский, штабс-капитан Кюстер и мичман Ержикович, а также боцманмат Раздобурдин и матросы Маков, Афанасьев, Васильев, Колобов, Ушаков и Наместников. На санях спереди стал ротмистр Кулебякин, рядом с кучером и спиною к лошадям, поддерживая ноги и нижнюю часть туловища умирающего; кроме того, в санях поместились казаки Кузьменко и Луценко и рядовой лейб-гвардии конного полка Василий Прокудин, а на правом полозе саней — штабс-капитан Кюстер, который между Театральным и Конюшенным мостами, при движении саней сильною рысью, упал с них. Когда несли Государя к саням, квартирмейстер Курышев покрыл голову Его Величества платком; при усаживании в сани кто-то, вместо упавшего или брошенного платка, надел каску с султаном; поручик граф Гендриков, опасаясь, что она может беспокоить, заменил ее своею фуражкою; тогда же штабс-капитан Кюстер, сняв свою шинель, укрыл ею Государя при помощи других лиц.

Полковник Дворжицкий, раненный с Государем Императором, приподнявшись на земле, услышал едва внятно произнесенное слово Государя «помоги» и, вскочив, подбежал к нему вместе со многими другими лицами. Из числа 24-х юнкеров Павловского военного училища, прибывших, как выше сказано, на место тотчас после второго взрыва, при первом опросе пять человек показали, что Государь спросил:

— Жив ли Наследник? — Затем произнес: — Холодно.

Поручик Кинареев и семь юнкеров слышали только слово «холодно». Остальные ничего не слышали, хотя часть их удостоверяет, что Его Величество шевелил губами. При вторичном спросе те же юнкера показали, что лицо Государя, когда Он еще лежал на земле, было спокойно, губы что-то шептали, но слов не было слышно, глаза как будто кого-то искали… И действительно, через несколько секунд Государь тихо, но ясно сказал:

— Жив ли Наследник?

И когда наклонившиеся над Его Величеством юнкера Пузанов, Пахомов и Эммаусский ответили: «Жив», то сделал движение рукою, желая, по-видимому, сотворить крестное знамение. В это же время юнкера увидали глубоко расстроенного великого князя Михаила Николаевича, спросившего взволнованным голосом:

— Жив ли Государь?

Его Величество, обратив взоры на великого князя, слабым голосом проговорил:

— Холодно, холодно.