1 марта 1881 года. Казнь императора Александра II

Едва начав жить сознательной жизнью, Перовская решила покинуть семью, оставаться в которой морально ей было невыносимо. Но отец не хотел дать ей отдельного паспорта и в случае ухода грозил вернуть в отчий дом через полицию. Перовская не отступила и ушла от родителей, скрывшись у своих подруг по Аларчинским курсам[20] — сестер Корниловых. Вместе с одной из них — теперешней Александрой Ивановой Мориц — она судилась потом по «процессу 193-х». Быть может, унаследовав от матери нежную душу, Перовская, как член кружка чайковцев,[21] к которому принадлежали и Корниловы, весь запас женской доброты и мягкости отдала в качестве народницы трудящемуся люду, когда, обучившись фельдшерству, соприкоснулась в деревне с этим людом. В воспоминаниях свидетелей ее тогдашней жизни говорится, что было что-то матерински-нежное в ее отношении к больным, как и вообще к окружающим крестьянам. Какое нравственное удовлетворение ей давало общение с деревней и как трудно было ей оторваться от этой деревни, убогой и темной, показывает ее поведение на Воронежском съезде и колебание при распадении общества «Земля и воля» на «Народную волю» и «Черный передел». Тогда мы обе — она и я, — только что оторвавшиеся от деревни, всеми силами души были еще связаны с нею. Нас приглашали к участию в политической борьбе, звали в город, а мы чувствовали, что деревня нуждается в нас, что без нас — темнее там. Разум говорит, что надо встать на тот же путь, на котором уже стояли наши товарищи, политические террористы, упоенные борьбой и одушевленные успехом. Но чувство говорило другое, настроение у нас было иное, оно влекло в мир обездоленных. Конечно, мы не отдавали себе отчета, но впоследствии это настроение было правильно определено как стремление к чистой жизни, к личной святости. Однако, если на Воронежском съезде о нас, смеясь, товарищи говорили, что мы сидим между двух стульев, то после некоторого раздумья мы победили свое чувство, свое настроение и, отказавшись от морального удовлетворения, которое давала жизнь среди народа, твердо стали рядом с товарищами, политическое чутье которых опередило нас.

С тех пор во всех террористических замыслах Исполнительного комитета партии «Народной воли» Перовская занимает первое место. Это она является приветливой простушкой-хозяйкой убогого домишки на московской окраине, близ полотна Московско-Курской жел. дороги, откуда ведется подкоп для взрыва царского поезда. Лев Гартман, на имя которого за 600–700 руб. куплен дом, играет роль ее мужа — мелкого железнодорожного служащего, а она, с естественной простотой, морочит опасных своей любознательностью кумушек-соседок. В решительный момент это она остается со Степаном Ширяевым в домике, где должен быть сомкнут электрический ток при приближении царского поезда. О том, что царь едет, имеется достоверное сведение. Перовская вовремя даст сигнал, Ширяев сомкнет ток, и крушение поезда совершится…

…Весь горящий огнями, поезд мчится. Перовская, всегда бдительная, всегда готовая, дает сигнал. Но Ширяев! Ширяев — растерялся ли, был ли недостаточно внимателен и расторопен — Ширяев сомкнул провода лишь тогда, когда вслед за ярким поездом последовал другой, обыкновенный. В нем были только служащие: царь Александр II остался невредим.

Затем, уже после взрыва в Зимнем дворце 5 февраля 1880 г., взрыва, произведенного рабочим Халтуриным, Перовская летом 1880 г. приезжает вместе с Саблиным в Одессу; они устраивают мелочную лавочку на Итальянской улице и вместе с другими членами Исполнительного комитета ведут подкоп, чтобы заложить мину в ожидании несостоявшегося проезда Александра II из Крыма в Петербург.

Наконец, в 1881 г. подготовляется седьмое покушение Исполнительного комитета, подготовляется 1 марта, когда император погибает от двух бомб, брошенных террористами.

Конечно, как при всяком сложном замысле, со многими участниками, трудно разграничить, что каждым внесено в общее дело, — все же, думается, будет только справедливостью сказать: не будь Перовской, с ее хладнокровием и обдуманностью, факт цареубийства мог и не пасть на этот день.