10/10

Кристина, разумеется, плакала, прежде чем заснуть. Перед этим пришлось сымитировать хорошее настроение для папы (который все равно почувствовал что-то не то, и она начала всхлипывать еще до того, как положила трубку, чувствуя себя вдвойне виноватой). Она могла начать выдумывать объяснения – напоминание не сработало, забыл, какое сегодня число, замотался, бедненький, он же столько трудится! Но что-то темное и злое говорило Кристине – он просто тебя не любит, – и когда этот голос становился внутри нее достаточно громким, она сама начинала говорить темные и злые вещи.

Ей казалось, что ее заколдовали, и это злое, гадкое и больное колдовство делало ее рядом с ним слабой и жалкой. Как бы она ни выглядела, что бы она ни делала. День был испорчен, безнадежно испорчен. В день рождения это было хуже всего.

* * *

Зоя нырнула под одеяло в наушниках, и музыка купала ее какое-то время. На этом темно-синем одеяле был узор из звезд с подсветкой, и под ним можно было смело читать. Сейчас, однако, ей не хотелось читать – хотелось лежать и лениво, в меру оставшихся после длинного дня сил, жалеть себя. Ей не очень нравился этот город, и она все больше и больше уставала на работе. Она держала открытыми одновременно пять или шесть вкладок с вакансиями, которые теоретически могли бы ее устроить, но внутренний голос говорил, что и там будет ровно то же самое. Новая работа могла найтись когда-то в будущем, а за все нужно было платить уже сейчас – на продукты, электричество, газ и воду уходила приличная сумма, и Зоя с трудом себе представляла, что делала бы, если бы оплачивала еще и аренду. Кристина, конечно, исправно вносила свою долю, и Зоя была ей благодарна, но мысленно отмечала при этом (голосом своей мамы), что фриланс – это ненадежно, и прогнозы делать нельзя.

Она подумала, что все руководства для хорошего сна были написаны для одиноких людей – за сколько времени до сна выключить гаджеты, какие ритуалы себе придумать, как не работать там, где спишь (сколько, по-вашему, у меня комнат? Может быть, спать в туалете? Может, работать в туалете?) Они с Кристиной, разумеется, спали в разных комнатах. Кристина пару раз жаловалась на то, что собиравшаяся на работу Зоя будит ее по утрам, но при этом не стеснялась шуметь ночью. Шутки в интернете о страданиях сов вызывали у Зои праведную ярость – она все детство проездила в школу в соседний город, вставая вместе с родителями в пять утра, а всю последующую жизнь неизменно слышала одни и те же два вопроса: «Как ты можешь так рано вставать?» и «Как можно так рано ложиться?» (Чаще всего, несмотря на три с лишним месяца совместной жизни, эти вопросы с наигранной улыбкой задавала ей Кристина – как будто это было что-то остроумное и заслуживающее регулярного повторения). При этом Зоя, слишком хорошо воспитанная, чтобы жить как нормальный человек, боялась лишний раз зайти в ванную или поставить чайник, чтобы никому не мешать.

Тут Зое пришлось в очередной раз отметить, что с Игорем у них хотя бы совпадали биоритмы (или как там это называется), и, живи они вместе, совместные вставания и засыпания не составляли бы труда. Она говорила себе раз за разом, что Игорь приходит ей в голову просто как пример знакомого жаворонка и ничего более. Факт оставался фактом – Кристина утомляла ее все больше, как утомляла работа, как утомляли долгие переезды (зачем вообще нужно было уезжать в другой город, если все равно добираешься в офис полдня?), как иногда утомляло вставание по утрам. Иногда Зое казалось, что где-то на последних курсах университета у нее сломалась батарейка, и с каждым сном она заряжалась максимум процентов на шестьдесят – а тратила каждый день все равно сто. Ей вспоминалась старая компьютерная игра Fahrenheit, в которой главному герою в депрессии нужно все время было поднимать настроение, чтобы он не покончил с собой. В последнее время у нее перед глазами стоял точно такой же датчик, как был в игре: если у героя было все хорошо, это была выпрямленная уверенная фигура, если плохо – он садился на корточки, закрыв голову руками. У самой Зои, видимо, этот датчик выглядел бы как постоянно скрюченный человечек, который не в состоянии ни до конца разогнуться, ни окончательно сползти на пол.