10 дней в ИГИЛ* (* Организация запрещена на территории РФ)

Салим: Правильно. Но в Ираке ИГ после войны 2003 года так ничего и не создало. Их вышибли из Ирака, потому что они ничего там не сумели добиться. Они явились сюда, в Сирию, и прикончили весь джихад. Они раскололи нас, вместо того чтобы объединить. У «Джебхат ан-Нусра» здесь была такая поддержка, такой успех. Они освободили многие области от правительственных войск. То, что мы сейчас можем здесь спокойно ходить, есть – в этом заслуга «Джебхат ан-Нусра», «Джейш аль-Хор» и других группировок.

Ю. Т.: Вы явно недовольны ИГ?

Салим: Я мало что понимаю, но все же пытаюсь разобраться. Я присматриваюсь к происходящему, и не только поверхностно. Если я с кем-то сотрудничаю, то стараюсь его понять. Каковы его цели, чего он добивается, почему так поступает. Потому что вдруг его волнуют только деньги, трофеи или продажа оружия? Может, он хочет проворачивать сделки с нефтью или бензином? Каковы его цели? Я здесь для того, чтобы освободить людей от этого тирана Асада. Это джихад. И тот, кто погибает при этом – мученик. Но большинство тех, кто гибнет за ИГ, гибнут в боях против «Джебхат ан-Нусра». Это же безумие. Спросите у простых молодых людей, простых арабов, не имеющих отношения к этой революции, у простых беженцев. Никто из них не считает, что ИГ – это хорошо.

Ю. Т.: Что хочет ИГ?

Салим: ИГ хочет могущества, они хотят основать государство. У аль-Багдади свои интересы. Он занимался ерундой. Вот поэтому пойдите к нему как журналист и сделайте репортаж. И вы вмиг пробудите людей, встряхнете их и, по моему мнению, так будет правильно. Если только германское телевидение покажет ваш репортаж. Если вы приедете сюда и побеседуете с настоящими моджахедами, после этого вы уже не назовете их террористами. С настоящими моджахедами, цель которых только защищать людей и их права.

Ю. Т.: Да, но только с помощью войны. Они ведь наверняка уже очень многих убили.

Салим: Да, конечно, но вы сами только что сказали, что это война.

Ю. Т.: А что означает эта война для вас?

Салим: Убийства… Но в бою ты над этим не задумываешься. Ты думаешь только о своей собственной жизни. Это как свет в конце тоннеля. Если ты идешь на задание, а режим стоит у тебя на пути, и они обстреливают тебя с вертолетов, самолетов, танков – всем, чем можно, – а у тебя только этот жалкий автоматик Калашникова, тут ты уже ни о чем не думаешь. Только о своей жизни, о том, как не погибнуть. Ты испытываешь страх. Но я не боюсь погибнуть – потому что, если мои помыслы чисты, я погибну во имя Аллаха. Если ты совершаешь поступок, то он должен быть во имя Аллаха, а не ради того, чтобы люди потом говорили – вот он такой храбрец, такой герой. Тогда твой поступок ничего не стоит. Кто не совершает поступков ради Аллаха, тот попадает в ад. Моджахед сражается не ради себя, а ради Аллаха.

Конечно, все это страшно. Но я боюсь не погибнуть, я боюсь, что меня ранят, и что оказать мне помощь будет некому, я боюсь потерять руку или ногу. Тогда я не смогу воевать. Вот чего я боюсь.

Вот поэтому ты и стреляешь, и убиваешь. Даже на войне непросто убить человека. Ведь он тоже сражается. Представим, что мы собрались атаковать КПП. Перед атакой мы его хорошенько обстреляем. С 500 метров. Обстреляем из всего, что у нас есть. Потом понемногу начинаем приближаться. Шаг за шагом. Когда мы к нему подойдем вплотную, здание уже будет разрушено, а люди погибли. И откуда тебе знать, кто именно из твоих его убил. Может, и ты сам. Все стреляли. Только на спецоперациях ты знаешь, кого ты лично убил. Если там какое-то здание атакуешь, если тайком пробираешься на КПП, если тебе приказано что-то там заминировать, взрывное устройство подложить и так далее. На обычной войне никто не может точно сказать, скольких он убил, потому что огонь ведут с дальних дистанций. Никто не может стопроцентно утверждать, скольких он уже убил, разве только, если он состоит в спецгруппе и выполняет спецзадания.

Обычно мы здесь сидим и обстреливаем то, что находится в 500–600 метрах, и мы все ведем огонь. Иногда кого-то из наших убьют, иногда мы кого-то из них убьем. Но никто в точности не знает, кто кого убил. Если мы потом занимаем объект, там полно трупов. Но никто не скажет, мол, вот я точно этого убил. Если только он – не снайпер или не пристрелил кого-то в упор. Вы понимаете меня?

Ю. Т.: Ну, а примерно скольких вы убили?

Салим: Я, как говорится, не такой уж и образцовый моджахед. А вы – любопытный человек.

Ю. Т.: Это верно.

Салим: Дело не в числе. Если я кого-то и убивал, то только потому, что они сражались против мусульман, хотели убить меня или моих братьев. Конечно, и у этого человека есть семья. У него есть мать, которая оплакивает его. Может, и дети у него есть, и жена, которая овдовела. Но это же война. И она требует от тебя быть немножко эгоистом. Конечно, самое лучшее – жить в мире. Это лучше всего.