10 гениев живописи

Практически безупречное совершенство многих из рисунков тех лет напоминало бы работы Энгра, если бы в них не присутствовал карикатурный акцент. Художник словно следовал совету Ван Гога, который писал в письме брату Тео: «преувеличивай самое существенное». В те годы Пикассо заявил: «Искания в живописи не имеют никакого значения. Важны только находки… Мы все знаем, что искусство не есть истина. Искусство – ложь, но эта ложь учит нас постигать истину, по крайней мере ту истину, какую мы, люди, в состоянии постичь».

Постепенно необузданная художественная натура Пикассо взбунтовалась; художнику надоела великосветская и насквозь снобистская жизнь, которую ему приходилось вести. С одной стороны, впитанное с молоком матери, понятное каждому испанцу стремление иметь дом, жену, детей. С другой стороны, Пабло чувствует себя стреноженным, Минотавром, запертым в Лабиринте условностей, которые мешают его творчеству. Он хотел оставаться абсолютно свободным человеком и был готов во имя этого пожертвовать всем остальным.

Теперь Пикассо – признанный мэтр. Его наперебой приглашают в салоны. И, с удовольствием надевая безупречный смокинг, он по-прежнему не относится к своим одеяниям всерьез – они были и остаются для него частью маскарада, мистификации, даже эпатажа. Однажды на балу у графа де Бомонт Пикассо произвел фурор, явившись в блестящем костюме матадора. Он полон сил, у него фешенебельная мастерская на улице Ла Боэти. Пикассо не желает быть «прирученным» художником, он всегда поступает наоборот. Не дает ни малейшей потачки публике, презирает ее.

Но время бунта еще не настало. 4 февраля 1921 года у Пабло и Ольги рождается сын Поль (Пабло, Пауло). В 40 лет Пикассо впервые становится отцом. Это событие заставило быстрее забиться сердце художника и наполнило его нежностью. Он сделал множество рисунков, запечатлевая на них первенца и жену. На каждом из рисунков отмечен не только день, но даже час. Здесь нет ничего от кубизма или сюрреализма – все они выполнены в неоклассическом стиле, а женщины в его изображении напоминают мадонну.

Несмотря на то, что Пикассо всегда пользовался успехом у противоположного пола, к женщине, ставшей матерью, у него было другое отношение. На его взгляд, женщина, которая не произвела на свет ребенка, не вполне состоялась. Известны, например, его более поздние язвительные замечания в адрес Доры Маар, не родившей ему сына. Поэтому Ольга Хохлова даже после развода осталась для Пикассо матерью в высшем смысле этого слова, тем более что он был первым мужчиной в ее жизни. И именно поэтому впоследствии сын Поль всегда стоял для Пикассо на ступень выше остальных детей – Майи, Паломы и Клода, которые были рождены в незаконном браке.

Ольга относилась к ребенку с почти болезненной страстью и обожанием. Ей казалось, что рождение сына укрепит их семью, в фундаменте которой появились первые трещины. Ольга чувствовала, как ее муж постепенно возвращается в тот мир страстей, мир искусства, куда она не могла, да и не хотела попасть. Ольга так стремилась оградить Пикассо от его друзей, что теперь у них почти не осталось общих интересов соприкосновения. Лишь с Гийомом Аполлинером она могла общаться. Но в ноябре 1918 года Гийом скончался. Художник узнал о потере друга в парижском отеле «Лютеция». Случайно взглянув в гостиничное зеркало, он был так поражен выражением своего лица, на котором отразился беспредельный ужас, что схватил краски и тут же написал автопортрет (что делал очень редко, поскольку вообще не любил автопортреты, а зеркало называл дурацким изобретением).

Ольга, стремясь безраздельно завладеть вниманием мужа, периодически закатывала ему беспричинные сцены ревности, добиваясь, разумеется, прямо противоположного результата. Пикассо, которому порядком надоела светская жизнь, замкнулся в себе и словно отгородился от жены невидимой стеной. Главной его страстью всегда было искусство, ради которого он был готов пожертвовать всем. Художник очень любил историю о французском керамисте шестнадцатого века Бернаре де Палиси, который для поддержания огня в печи во время обжига бросал туда свою мебель, и видел в ней пример настоящего «горения» во имя искусства. При этом мастер добавлял, что бросил бы в печь и жену, и детей – лишь бы не дать угаснуть пламени.