Отсюда следует – тысяцкий спровоцировал народ на погром, который и так был любимой забавой в Новгороде. Чужое добро кто делить не любит, особенно безнаказанно.
Развал дисциплины был полнейшим, в городе царила анархия или утратившая бразды правления демократия. Кому как будет угодно. Народ упивался грабежом имущества своих врагов, даже не задумываясь о последствиях. Дело спорилось.
Угоняй с соратниками решили, очевидно, отметить «первые победы», а потому завалились к тысяцкому на двор и крепко выпили на радостях. Как и полагается в таком случае, совершенно забыв, что основной противник ещё не подошёл и в борьбу не вступил.
Видя пьянство своего начальства, позволили себе расслабиться и простые ратники.
А вот на противоположном берегу не пили, там царили совсем иные настроения – исключительно деловые. Воевода Путята, «муж смышленый и храбрый», как называет его Татищев, идеологической стороны вопроса не касался, он не агитировал своих воинов постоять за веру христианскую, а просто спокойно и уверенно делал своё дело.
Словом, вёл себя так, как и положено профессионалу. Добрыня тоже не лез к нему со своими советами, положившись на опыт и ратное мастерство соратника.
То, что произошло дальше, не лезло ни в какие ворота.
Вот что сообщает нам Татищев: «Тысяцкий же Владимиров Путята, муж смышленый и храбрый, приготовил ладьи, избрав от ростовцев 500 мужей, ночью переправился выше града на другую сторону и вошел во град, и никто ему не препятствовал, ибо все видевшие приняли их за своих воинов».
Возникает закономерный вопрос как такое вообще могло произойти? Где были дозоры, где были начальники караулов, сотники и воеводы, где в конце концов был сам тысяцкий Угоняй, которому по должности положено глаз не смыкать и быть начеку – ведь город-то практически в осаде! Враг у ворот!
А почему не догадались назначить элементарные пароли? Не ждали противника?
Или надеялись врага на глазок отличить?
Ответа может быть только два. Либо об этом никто не подумал, либо новгородское воинство все распоряжения своего вышестоящего начальства просто проигнорировало.
И в том и в другом случае тысяцкий – «свободный русский человек» – выглядит некомпетентным в своём деле.
Войдя в заснувший в хмельном угаре город, Путята действовал следующим образом. «Он же дошел до двора Угоняева, оного и других старших мужей взял и тотчас послал к Добрыне за реку». Вот оно как. Пятьсот вооружённых ратников прошли через полгорода, а никому даже в голову не пришло остановить их и поинтересоваться – кто такие и куда путь держите?
А дальше вообще чудеса – зашли во двор новгородского тысяцкого и всю находившуюся там городскую и военную верхушку без шума и пыли повязали.
О том, что всё было сделано тихо, свидетельствует тот факт, что захватив всё новгородское руководство, Путята отправил на другой берег к Добрыне гонцов, которые должны были обрисовать сложившуюся ситуацию, а в городе по-прежнему никто ничего не заподозрил.
После этого ростовцы во главе со своим воеводой засели во дворе Угоняя и приготовились к бою.
Подобное разгильдяйство и безответственность, когда вражеский отряд шастает по всему городу, куда ему вздумается, а потом спокойно берёт в плен всё командование, можно объяснить только тем, что новгородцы, как простые воины, так и руководители обороны, были вусмерть пьяны.
Косвенно это подтверждает тот факт, что во время погрома были разграблены дома людей далеко не бедных, в погребах которых явно было чем поживиться. В Новгороде и в дальнейшем практически каждый погром будет заканчиваться массовыми попойками. Возможно, именно с той поры это вошло в традицию.
А дальше всё развивалось по плану киевского воеводы. Снесясь через гонцов с Добрыней, он проявил своё присутствие в городе, чтобы спровоцировать атаку новгородцев на свой отряд, желая тем самым отвлечь противника на себя и дать возможность беспрепятственно переправить через реку главные силы. Горожане на приманку клюнули, и узнав о пленении Угоняя и остальной городской верхушки, ринулись в бой.
«Люди же стороны оной, услышав сие, собрались до 5000, напали на Путяту, и была между ними сеча злая. Некие пришли и церковь Преображения Господня разметали и дома христиан грабили» (
Как видите, народу собралось много, но далеко не все. Разброд и шатание продолжались, а волхву было явно не под силу взять власть в свои руки и организовать разумное сопротивление.
Пока одни горожане яростно рубились с ростовцами, другие снова занялись погромами – занятие куда более интересное, доходное и безопасное, чем кидаться на мечи и копья ростовских ратников.
Добрыня, видя начавшуюся заваруху, тут же велел своим людям переправляться через Волхов. Как только киевляне оказались на другой стороне, они тут же подожгли стоявшие на берегу дома, и те из новгородцев, которые в этот момент сражались против отряда Путяты, бросились их тушить, не желая, чтобы огонь распространился на весь город.
Вот тут всё и закончилось – сеча прекратилась, а к Добрыне явилась депутация от горожан просить мира и соглашаясь на все его условия.