Похоже, в ту мрачную ночь его желание остаться наедине с самим собой объяснялось страшным возбуждением и напряжением. Он мысленно прощался с империей, со всем миром, со всем, что привязывало его к жизни. И он хотел освободиться от всех уз земного существования, не испытывая никакого желания вновь увидеть женщину, которая напомнила бы ему дни былого счастья. Погружаясь в бездну печали, он даже не захотел быть утешенным…
Когда Мария уехала, Наполеон, обессиленный только что перенесенными физическими страданиями, сказал своему верному камердинеру Констану:
— Бедная женщина! Она будет думать, что ее забыли. Скажите ей, если увидите, что я об этом бесконечно сожалею. Но что мне делать, когда у меня столько разных мыслей вот здесь!
И он сжал обеими руками свою тяжелую, словно налитую свинцом голову.
Раз Мария не смогла попрощаться с Наполеоном лично, она 15 апреля написала ему письмо и на следующий день получила ответ. Наполеон писал:
«Мария, я получил твое письмо. Чувства, которые ты выражаешь, глубоко трогают меня. Они достойны твоей прекрасной души и твоего доброго сердца. Если, устроив свои дела, ты отправишься на воды в Лукку или Пизу, я повидаюсь с тобой с величайшим и искреннейшим интересом, а также с твоим сыном, к которому чувства мои остаются неизменными. Будь здорова, не огорчайся, вспоминай обо мне с любовью и никогда не сомневайся во мне».
Увы, их встреча так и не состоялась.
Глава 25. Смерть Жозефины
Новость о том, что Наполеон отрекся от престола, парализованная страхом Жозефина узнала, находясь в Наварре, а через несколько дней адъютант российского императора нанес ей визит и сообщил об августейшем предложении вернуться назад в Мальмезон. Из этого опытная в подобного рода делах Жозефина сделала вывод, что врагов ее бывшего мужа можно не опасаться.
Особенно это относилось к русскому императору Александру, у которого бывшая на четырнадцать лет старше его Жозефина, брошенная ради более молодой и родовитой супруги, вызывала чувство рыцарского сопереживания (этому 36-летнему мужчине приятно было бы стать ее добрым другом и надежным защитником).
16 апреля 1814 года Жозефина снова находилась в своем любимом Мальмезоне, а император Александр собственной персоной стоял перед ней. Первыми его словами были следующие:
— Я сгорал от нетерпения увидеть вас, мадам! С тех пор как я нахожусь во Франции, эта мысль не оставляла меня ни на минуту.
Жозефина встретила российского императора в картинной галерее дворца у камина. Она была очень взволнована, но, следуя правилам этикета, заявила, что считает для себя огромной честью этот визит главы величайшей из держав мира и вождя «бессмертной коалиции, стяжавшего славу умиротворителя Вселенной».
— Я прибыл бы к вам раньше, — непринужденно пошутил Александр, — но меня задержала храбрость ваших солдат.
Жозефина рассмеялась.
— Ваше Величество, я хотела бы представить вам мою дочь и внуков.
Жозефине было уже за пятьдесят, и несчастья последних лет сделали ее настоящей бабушкой. Два ее внука, Наполеон-Луи, которому было девять лет, и Шарль-Луи-Наполеон, которому 20 апреля должно было исполниться шесть, обожали бабушку, разрешавшую им все, что запрещала мать. Она кормила мальчишек сладостями, бегала с ними по аллеям парка, старательно выполняла упражнения с игрушечными ружьями.
Ее дочери Гортензии совсем недавно исполнился 31 год. Она была весьма привлекательна, но ее жизнь с Луи Бонапартом, младшим братом Наполеона, сложилась несчастливо, и это наложило отпечаток на ее характер.
Император Александр поздоровался со старшим мальчиком Гортензии и погладил по головке младшего. Мог ли тогда кто-нибудь из присутствовавших предположить, что этот ребенок через 38 лет станет императором Франции Наполеоном III?
— Что бы вы хотели, чтобы я сделал для них? — спросил российский император у Гортензии.
— Благодарю, Ваше Величество, я очень тронута вашей заботой, но мне нечего пожелать для моих детей, — холодно ответила Гортензия.
Дочь Жозефины явно не желала показывать благожелательность по отношению к человеку, объявившему себя личным врагом Наполеона.
— Позвольте мне быть поверенным в их делах? — осторожно спросил император Александр, обращаясь уже к Жозефине.
После этого он вновь обратился к Гортензии:
— Я понимаю, мадам, что своим предложением я причиняю вам боль. Поверьте, в Париж я прибыл враждебно настроенным к семье Бонапартов, но здесь, в Мальмезоне, я нашел нежность и мягкость. И теперь я искренне хочу отплатить за это добром.
Гортензия очень понравилась императору Александру, и ему действительно хотелось сделать что-нибудь доброе для нее и ее детей.