100 дней до приказа

У меня перехватило дыхание, я задержал ее руку и посмотрел в ее потемневшие, ставшие очень внимательными глаза. И вдруг заметил, что у Тани очень много маленьких родинок – почти точечек, они начинались на щеке, сбегали ниже, вдоль шеи, и пропадали за пушистым воротом свитера. Я, задыхаясь, смотрел на эту тропинку из родинок и крепче сжимал ее прохладные пальцы…

Застонала первая ступенька, и через минуту, опережая собственный грохот, в библиотеку ввалился запыхавшийся сержант. Подкатив к столу, он вынул из-за ремня растрепанную книжку и спросил:

– Я не опоздал?.. Еркин – моя фамилия… Батарея управления.

– Нет! Не опоздали…

Таья нашла его абонемент и вопросительно глянула.

– Мне бы опять что-нибудь про любовь! – заискивающе пробормотал он.

– А вам про какую: про счастливую или несчастную? – уточнила Таня.

– Про любую! – не задумываясь, ответил сержант Еркин.

11

– Шире шаг! – командует комбат.

Мы выскакиваем за ворота городка и поворачиваем к полигону. Бежать трудно, ноги проваливаются в колеи и рытвины, оставленные гусеницами самоходок. На горизонте уже появилась узенькая светлая полоска, точно солдат-первогодок, замерзнув к утру, натянул на голову черное байковое одеяло и обнажил при этом солдатское белье.

Возле блиндажа, похожего в полутьме на огромную болотную кочку, толпятся солдаты. Лейтенант Косу-лич, увидев Уварова, вздыхает, поправляет очки и бросается к начальству, чтобы доложить результаты поисков.

Чернецкий и Титаренко уже здесь. Они стоят немного поодаль, вид у них хмурый, от бравой стариковской самоуверенности не осталось и следа.

– Не журись, хлопец! – жалобно просит Камал и утыкается лицом в гранитное плечо Титаренко.

Среди тех, кто собрался возле блиндажа, есть и малознакомые парни из батареи управления. Оказывается, они залезли в подвал и в честь ста дней решили приготовить в походном котелке настоящий узбекский плов. Там их и обнаружил лейтенант Косулич. Повинуясь душевному порыву, а также искупая грех чревоугодия, управленцы горячо включились в поиски Елина.

– Вон из-за того кошкодава дергаемся! – кивает кто-то из них на Зуба. – Морду ему набить!

Комбат Уваров, рассеянно поправляя на голове свою беспримерную фуражку, слушает обстоятельный доклад лейтенанта Косулича. А мы топчемся на одном месте и обсуждаем, куда все-таки мог исчезнуть Елин, где еще нужно искать. И в этот миг, словно светящиеся «трассеры», темноту пронзают огоньки курьерского поезда. Раздается хриплый, как звук саксофона, гудок.

Я встречаюсь глазами с Уваровым, и мы – оба, одновременно – осознаем: Елина надо искать там – у насыпи… Но это уже поняли и все остальные.

Не сговариваясь, без команды мы бросаемся мимо мишеней, мимо деревянных макетов танков туда, на край полигона.

– Рассредоточиться вдоль железнодорожного полотна! – торопливо командует Уваров. – Дистанция – десять метров!

Я мчусь, не разбирая дороги, спотыкаюсь, падаю, вскакиваю, снова бегу… И только ухнув с размаху в глубокую дренажную канаву, останавливаюсь, перевожу дух и, внимательно оглядываясь, бреду вдоль железной дороги. Я холодею и вскрикиваю, наткнувшись на брошенный и окаменевший мешок цемента, напоминающий очертаниями человеческое тело. Во мне крепнет уверенность, что Елина найду именно я…

Но кто же мог подумать, что Елина найдет Цыпленок?

* * *

Во время ужина я старался не смотреть в сторону Зуба – не хотелось портить того чувства веселого всесилия, которое переполняло меня после разговора с Таней. И все-таки боковым зрением я заметил, как ефрейтор, округлив глаза, что-то горячо доказывал хмуро кивавшему Титаренко. Поев, я заглянул на мойку и обнаружил там Малика. С выражением страдания на интеллигентном лице он очищал алюминиевые миски от остатков пшенной каши.

– А где Елин? – удивился я.

– В санчасти.

– Где?! Что случилось? – Я невольно обернулся и поискал глазами Зуба, неторопливо допивавшего свой чай.

– Кажется, живот заболел. Скоро придет…

– Ну, живот – не голова. Слушай, Малик, когда Фима вернется, скажи ему: пусть не психует и ничего не боится. Все будет нормально. Понял?

– Понял, – ответил он с чуть заметной иронией воспитанного человека, услышавшего несусветную чушь, но в силу своей тактичности удержавшегося от комментариев…

«Может быть, и вправду не стоит лезть во всю эту свару?» – рассуждал я, сидя в полковом клубе и созерцая законный воскресный кинофильм, как всегда, про войну. За спиной кто-то спорил о том, из чего сделаны немецкие «тигры» – из фанеры или настоящие. Сначала я тоже на полном серьезе обдумывал эту проблему, но потом мои мысли снова вернулись к Елину: «Странно… Днем не жаловался, а вечером вдруг побежал в санчасть!»

Затем я принялся ломать голову, как мне вести себя во время объяснения со «стариками», а оно, судя по той бурной агитационной деятельности, какую развил Зуб, не за горами.