100 лет без любви

Я ворочалась с боку на бок. Телевизор выключался несколько раз. Через время снова включала и ставила на выключение. Но заснуть не могла.

Почему-то вспомнилось детство и любимая кукла, с которой я практически не расставалась — и купалась, и ела с ней, и каждый вечер клала ее с собой в постель. А где она, эта кукла сейчас? Наверное, в бабушкином сундуке — больше ей негде быть.

Прямо возле входной двери в нашей квартире имелась просторная ниша, которую занимал старинный бабушкин сундук. Она туда складывала лоскуты ткани, старые вещи, которые выкинуть жалко. Там же хранились мои игрушки. В детстве мы с Наташей обожали играть на этом сундуке. Ниша отгораживалась от коридора занавесками, и нас там никто не видел. Мы наряжали кукол в бабушкины лоскуты и просиживали там целыми днями.

Сейчас мне сундук и ниша не казались такими большими, как в детстве. Да и лоскуты ткани не выглядели по-королевски красивыми. Но запах неизменно рождал воспоминания о тех счастливых и беззаботных днях.

Я распахнула сундук, забралась в него и принялась искать свою любимую куклу, аккуратно перекладывая вещи. Маленькая бархатная коробочка сразу привлекла мое внимание. Раньше я ее здесь не видела. Внутри была брошка. Я сразу поняла, что она очень старинная и, наверное, жутко дорогая. Хоть я и не разбираюсь в камнях и драгоценных металлах, но не сомневалась, что брошь сделана из золота и усыпана не цветными стеклышками или самоцветами. Крепление у броши было сломанное — ушко, куда должна входить игла, отсутствовало. Интересно все-таки, откуда она тут взялась. Про куклу я забыла, а брошь взяла с собой и положила в сумочку. Решила, что покажу ее завтра бабушке и расспрошу.

В тот вечер никакое шестое чувство мне даже не намекнуло, что с появлением этой броши изменится вся моя жизнь. Но именно тогда все и началось.

Глава 2

Мы прятались в тальнике. Это было нашим местом. Ветки ивы скрывали нас со всех сторон от посторонних глаз. Озеро заросло камышом и больше напоминало болото, поэтому редко кто забредал сюда. А мы любили тут бывать.

— Я завтра еду на ярмарку, в город, — сказал Иван, прижимая меня к себе и целуя в макушку.

По коже пробежали мурашки, а в сердце закралась грусть.

— Надолго?

— С неделю пробуду там.

— Так долго…

— Не печалься, мое сокровище. — Иван поцеловал меня в щеку, стирая след от одинокой слезы. — Отец приболел, так бы он поехал. Значит, нужно мне, больше некому. Вот вернусь и зашлю сватов.

— Остановишься у дядьки?

— А то ж. Чать, не чужой. Примет.

Иван взял меня за руки и заглянул в глаза. Какие же они у него темные, почти черные. Смотришь в них и боишься, словно в омут засасывает. А когда он злится, глаза становятся словно у зверя дикого — горят, того и гляди искры посыплются.

— Вер, ты мне так и не ответила — хочешь ли моей стать?

Хочу ли я? Да вот уже полгода, как я ни о чем больше и мечтать-то не могу. Все мысли заняты тобой, Ваня. Как приехал ты к нам в деревню, увидела тебя впервые, так и потеряла покой. Грежу тобой, ночами ты мне снишься.

— Вань, давай потом поговорим… Вот вернешься и поговорим. Мне домой надо, мать злиться будет.

Я убежала, пока он не сказал что-нибудь. Не хотела видеть обиду на его лице.

— Где тебя носит, деваха ты бестолковая? — встретила меня мать словами.