Одна из основополагающих тенденций – «дикость» – ярко выразилась еще в середине семидесятых в творчестве Бориса Кошелохова. Но это была вовсе не матиссовская дикость, не было тут покоя для глаза, уравновешенных композиций, ясности происходящего. Излюбленным термином критиков для него всегда был «первобытный хаос». Впечатление от поверхности усиливалось количеством аналогичных – художник любит демонстрировать сразу сотню-другую работ. Кроме живописи, он делал композиции из предметов, близкие к концептуализму (он их называл «концепты») и вызывавшие однозначную реакцию – «не искусство». Борис Кошелохов своим оригинальным воззрением на процесс и результат творчества привлек к себе много последователей из молодежи, которой явно импонировали чуждые традиционному искусствознанию категории – «кондово» (как «крепко», «незатейливо» и др.), доступные всякому методы – подрамники из старой мебели с помойки, малярные краски, вместо холстов – обивка со старых диванов124
. После 1979 года Борис Николаевич окончательно стабилизировался как художник и стал скорее живым музейным экспонатом, чем наставником. Живым гением «дикости» стал Олег Котельников, тоже испытавший в свое время влияние Кошелохова. Если для Кошелохова главной стихией был цвет, то для Котельникова – форма, а с ней и содержание. Это смещение акцента и вывело «дикое» крыло «Новых» из элитарности к массовости, пока до конца не проявленной. Содержание работ Котельникова глубоко фольклорно. В качестве сюжета он использует анекдоты, страшные истории, фрагменты из песен, телепередач. Близки его работы и к комиксам. Котельников работает в широком технологическом спектре, постоянно пробуя все новые и новые методы работы на плоскости, что свойственно большинству «Новых художников»125.Котельников говорит, что его не интересовали тогда художники-неоэкспрессионисты, близкие американской живописи 1950‐х годов, как Кошелохов:
Я в это время смотрел фильмы Ланга, это была экспрессия немецкого кино, даже больше, чем живописи. Получалась такая интересная петля, а не продолжение экспрессии, взятой американцами у тех же французов, а до этого – у русских авангардистов и вылившейся вот в эту химическую лабуду в шестидесятых. Это было докорневое погружение в экспрессию. И китайцы туда же в кучу. Явно, что это был пройденный, с точки зрения мирового искусства, этап, но пройденный тобой, а не Поллоком, что было гораздо интереснее126
.В статье о выставке «СНГ» Новиков выражает сожаление, что