В 1819 году старый, измученный болезнями, разочаровавшийся в жизни, Франсиско Гойя приобрёл в окрестностях Мадрида дом, известный как «Вилла глухого». Великий художник страдал глухотой, страдал давно и безнадёжно, и возможно, именно поэтому имя дома сохранилось в истории, но название своё он получил всё-таки от прежнего владельца, Антонио Монтаньеса, который тоже ничего не слышал. Вероятнее всего, эта мрачная двусмысленность стала дополнительной приманкой для Гойи, искавшего укрытия от жизненных треволнений. Наполеоновское нашествие, падение королевского дома Бурбонов, буржуазная революция, герилья – освободительная война испанского народа против французов, реставрация монархии… Испанская история первой четверти XIX века была богата на события и Франсиско Гойя был активным их участником. Но его свободолюбивые ожидания не оправдались, всё вернулось на круги своя, и даже печально знаменитая испанская инквизиция, упразднённая Наполеоном, была восстановлена и возобновила свою деятельность. Потрясённый масштабом постигших Испанию бедствий, потоками крови, захлестнувших его Родину, потерявший веру в то, что человечество способно устроить справедливую и разумную жизнь, Гойя спрятался на «Вилле глухого», чтобы подарить миру целую галерею мрачных, чудовищных образов.
Сразу после покупки Гойя реконструировал этот двухэтажный дом, устроил в нём два больших зала, один над другим. Стены в этих залах были специально подготовлены для живописи. К тому моменту, как Франсиско Гойе, опасавшемуся преследований инквизиции, в 1824 году разрешили покинуть пределы Испании, здесь было 14 фресок, по 7 в каждом зале. В 1828 году кем-то из близких художника был составлен список этих фресок с указанием точного расположения в каждом из залов. Долгое время эти изображения оставались неизвестными для широкой публики и специалистов. Лишь в середине 70-х годов XIX века некий англичанин перенёс фрески на холст и начал предлагать их различным музеям для продажи. Сильнее всего фресками заинтересовался крупнейший испанский музей Прадо, который и приобрёл их. После реставрации работы Гойи были выставлены на всеобщее обозрение и одобрения публики не снискали. Список претензий был обширен. Одни были недовольны излишне мрачными сюжетами, других не устраивала «неряшливая» техника письма. Но времена, когда в живописи царили академический сюжет и фотографическая точность безвозвратно уходили, и скоро фрески с «Виллы глухого» были оценены по достоинству. «Виллу глухого», к сожалению, снесли в 1910 году.
Надо сказать, сюжеты этих картин действительно трудно назвать жизнерадостными. По ночам больного, разочарованного старика преследовали странные видения, причудливо переплетающиеся с действительностью. Ночные кошмары Гойя в течение дня переносил на стены своего дома, пугая домочадцев и немногих друзей угрюмой выразительностью этих образов. Так родилась Юдифь, застывшая над Олоферном с устрашающего вида ножом (а ведь библейский рассказ утверждает, что голова Олоферна была отрублена мечом); так родились «Бычьи пастухи», лупящие друг друга палками с таким увлечением, что оба уже ушли по колени в песок»; так появились фантасмагорические «Парки», «Асмодей», «Прогулка инквизиции»… Так рождается самая пронзительная фреска «Виллы глухого» – «Сатурн, пожирающий детей».
Древнегреческий миф рассказывает нам, что верховный бог Кронос, у римлян – Сатурн, боялся своих детей, один из которых, согласно пророчеству, должен был лишить его власти. Чтобы этого не случилось, каждого своего ребёнка он съедал сразу после рождения, причём, бессмертные, они были обречены вечно жить в его чреве. Этой участи избежал только Зевс. Вместо него Кронос проглотил завёрнутый в пелёнку камень, подсунутый матерью Зевса.
Каким же увидел Гойя жестокого бога, пожирающего своих детей? Ничего божественного нет в безобразном великане, заталкивающем в широко раскрытый рот кусок окровавленной плоти. Ничего божественного, и ничего человеческого нет даже в его глазах, пустых и бессмысленных. И разрываемое тело принадлежит явно не младенцу, это тело взрослого, сформировавшегося человека. Так что, нужно понимать, послание художника, зашифрованное в этой фреске, не ограничивается одним языческим мифом, а несёт нам какое-то новое знание о мире, о жестокости жизни, об опасности неограниченной, ничем не стеснённой силы.
Литература
Л. Н. Толстой «Война и мир»