Читаем 100 пророчеств о судьбе русского народа полностью

Нация — это не просто сумма индивидов, а некое индивидуальное и вместе с тем надындивидуальное целое, которое проходит в этом мире свою неповторимую жизнь. Если каждый отдельный человек действует как «pater familias», то даже и чисто арифметическая сумма этих отцов будет действовать на основании того же принципа. Каждый человек, и мужчина, и женщина, инстинкту продолжения рода отдает безмерно больше сил, чем удовлетворению своей собственной сегодняшней потребности. Это есть биологический инстинкт, осмысливающий нашу жизнь. Это есть наша биологическая связь с бесконечностью — в такой же степени, как религия является духовной связью с той же бесконечностью. Нация, сверхиндивидуальное целое, составлена из людей, которые родятся еще через тысячу лет, действует как тот же добрый отец семейства. Он копит для потомства, отказывая самому себе. С этой точки зрения территориальное расширение России не объясняется ни пресловутыми равнинными пространствами, ни иловайскими печенегами, ни необходимостью защиты своих рубежей путем наступления. Были, конечно, и равнины: из приднепровских равнин наши предки бежали в суздальские леса. Была, конечно, и защита границ: мы не могли ограничиться только защитой против казанских, нагайских и крымских татар. Но наш выход к Тихому океану никак не может быть объяснен ни равнинами, ни рубежами, ни защитой. Он даже не поддается объяснению той земельной теснотой, которой вызваны колонизационные процессы у народов Западной Европы. Процесс территориального расширения России может быть объяснен только биологически. Думаю, что это — единственный путь, на котором мы можем отыскать твердые и бесспорные точки опоры. Мы считаем, что основной опорной точкой всякого национального и государственного бытия является семья. Всякая семья вырастает не из религиозных, не из политических и вообще не из «сознательных» соображений. Юноша и девушка, воркующие при луне, никак не задаются вопросами вечности: вечность говорит их самыми глубинными инстинктами. Эти будущие родители никак не задаются вопросами повышения уровня рождаемости в стране или поставки для армии будущих солдат. Они просто влюблены. И если оба они морально и физически здоровы, то все остальное идет уже автоматически — и вечность, и рождаемость, и армия.

69. Алексей КАРТАШЕВ

Ни одному из христианских европейских народов не свойственны соблазны такого самоотрицания, как русским. Если это и не тотальное отрицание, как у Чаадаева, то откровенное, при случае, подчеркивание нашей отсталости и слабости, как бы нашей качественной от природы второстепенности. Этот очень старомодный «европеизм» не изжит еще ни в наших уже сходящих со сцены поколениях, ни в нашей молодежи, вырастающей в эмигрантском отрыве от России. А там, в больной и исковерканной СССР, навинчивается противоположная крайность. Там и европеизм, и русизм отрицаются и перекрываются якобы новым и более совершенным синтезом так называемого экономического материализма.

Наше предчувствие нового возрождения и грядущего величия и государства, и церкви питается отечественной историей. Пора приникнуть к ней патриотически любящим сердцем и умом, умудренным трагическим опытом революции.

Ломоносов явлением своей личности и исповеданием своей уверенности, «что может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов российская земля рождать», вселил в нас уверенность, что мы станем тем, чем инстинктивно, по безошибочному чутью, мы хотим быть. А именно: мы хотим быть в первых, ведущих рядах строителей общечеловеческой культуры. Ибо другого, достойного первенства земному человечеству не дано.

И это не благодаря музейно хранимым реликвиям Мономахова венца и титула Третьего Рима, и не благодаря фанатической Аввакумовской преданности букве — все это были только благородные предчувствия, — а через достойный великой нации порыв — занять равноправное место на мировом фронте общечеловеческого просвещения.

Античное сознание завещало нам свое наследие еще в двух вариантах антитезы: 1) Эллины и варвары и 2) Израиль и язычники (гои). Христианско-европейское сознание слило это устаревшее раздвоение воедино: в единое и высшее, окончательное культурное объединение для народов всего мира. В их расовой, религиозной, национальной пестроте обитатели земного шара на необозримые по времени периоды остаются заключенными в разные оболочки своих, столь дорогих им, наследственных форм жизни. Но это не существенный и не решающий историософский момент. Хочет кто этого или не хочет, но объективный факт исчерпанности схемы глобальной истории земного человечества, как целого, налицо. Тут немыслимы никакие ревизии. Нам — христианам и европейцам — надо с признательностью за честь и избранничество принять этот факт, как святую волю Провидения и с молитвой и благоговением совершать наше земное шествие к конечным благим целям, ведомым лишь Творцу Одному.

Перейти на страницу:

Все книги серии 100 пророчеств

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное