100 рассказов о стыковке. Часть 1

В моем докладе были представлены оба стыковочных устройства с механизмами «штырь—конус»: и то, которое летало, и то, которое только готовилось к стыковке. Хотя новая конструкция описывалась достаточно подробно, ни Феоктистов, ни я ни разу не упомянули о программе «Союз» — «Салют» (в это время станция и корабль уже проходили комплексные испытания в нашем КИСе в Подлипках). Тем не менее представление новой стыковочной разработки стало также хорошим жестом будущему партнеру, подтверждавшим серьезность наших планов и намерений начать сотрудничество в пилотируемой космонавтике,

Помню живую реакцию американцев, особенно Джонсона, задавшего с характерной для него краткостью несколько вопросов по существу, например, как обеспечивается выравнивание по крену после сцепки, как состыковать электрические разъемы. Последующие четыре года нам пришлось работать вместе над новой конструкцией, а еще 20 лет спустя снова встретиться, чтобы придать импульс новой международной программе со стыковкой «Мир» — «Спейс Шаттл». Тогда, осенью 1970 года, все это было еще впереди, мы только узнавали друг друга.

Кэдвэлл Джонсон (Caldwell С. Johnson), которого коллеги чаще называли Си–Си, а я — Кэлдвел, как он меня — Владимар, тоже был ветераном и НАКА, и НАСА. Джонсон работал в Центре Ленгли конструктором под руководством Гилрута и Макса Фаже. Позднее, в 1972 году, Джонсон подарил мне фотокопию эскиза капсулы «Меркурий», который он начертил в 1958 году, в самом начале работ. Эскиз мало чем отличался от той капсулы, которая подняла первых американцев в космос в 1961—1962 годы. Кэдвэлл очень гордился своей разработкой и, надо сказать, по праву. Идеолог пилотируемых полетов в космос Макс Фаже и проектант–конструктор Джонсон с самого начала, с «Меркурия», составили идеальный тандем, который стал ударной силой при эскизном конструировании практически всех американских кораблей.

Как мне стало известно позже, Джонсону не удалось получить высшего образования. Видимо, ему тоже помешала война. Зато он прошел уникальную школу, конструируя самолеты. У него был удивительный дар здравого смысла и инженерной интуиции. Безусловно, отсутствие высшего образования ему мешало как в инженерном деле, так и при назначении на должность. В свое время наши кадровики называли замену руководителей–практиков на дипломированных инженеров повышением качественного состава, и это стимулировало поступление в вузы. В Америке вечернее и заочное обучение, видимо, не было так популярно, как у нас в послевоенные годы.

На октябрьской встрече Джонсон оказался единственным докладчиком, который сделал новое конструктивное предложение по теме будущего совместного проекта. Несмотря на разницу в возрасте (Джонсон старше меня на десять лет), между нами оказалось много общего. Прежде всего нас сближали опыт конструкторской работы и стремление объединить усилия и продвинуть технику на международный, можно сказать, более космический уровень.

Я, хотя и не без труда, понимал английскую речь, и мне интересно было наблюдать за отношениями американцев между собой, особенно Джонсона и Ланни. Оба в чем?то похожие, для меня — прежде всего потому, что американцы, и в то же время разные: по возрасту, предыдущему опыту, технической и жизненной философии. А главное, один из них — конструктор, второй — управленец (designer & operator, как они себя называли). Ланни был на 12 лет моложе своего коллеги, хотя и принадлежал к той же легендарной «Группе, озадаченной космосом». С самого начала он работал под руководством другого ветерана НАСА, главного оператора космических полетов Кристофера Крафта, с которым я позже познакомился в Хьюстоне. Постепенно Ланни стал одним из ведущих руководителей полетными операциями в ЦУПе в Хьюстоне. За участие в спасении экипажа при аварийном полете «Аполлона-13» к Луне в апреле 1970 года Ланни наградили высшим знаком отличия для гражданских служащих США. Таким образом, он находился на подъеме, почти на вершине успеха.

Управленцы, операторы прекрасно знали космический корабль, очень хорошо понимали все его возможности. Можно сказать, они были «наземными» пилотами, привязанными к Земле астронавтами, как их иногда называли. К тому же Ланни отличался честолюбием и проявлял хорошие организаторские способности. Не удивительно, что через полгода мы узнали о его назначении техническим директором совместного проекта.

Американскую делегацию принял президент АН СССР Келдыш. Он довольно свободно изъяснялся по–английски, правда, с сильным немецким акцентом. Главный или не главный, но Келдыш действительно смотрелся и говорил как ученый государственный деятель. Не только смотрелся: он был настоящим «министром» науки Советского Союза начала космической эры.

В тот вечер за обедом почти все, включая президента, пили русскую водку и говорили тосты в честь начинавшегося сотрудничества. В отличие от многих других подобных ситуаций этим пожеланиям суждено было осуществиться.