100 рассказов о стыковке. Часть 2

В 1990 году впервые ввели новую процедуру «обкатки» кандидатов в Академию. От нас требовалось подготовить и сделать доклад о своей научной деятельности. Тезисы доклада под названием «Исследования и разработки в области космического машиностроения в 1957 — 1990 гг.» на 44 листах стали, наверное, основным результатом всей этой академической кампании. Работая над докладом, я постарался извлечь максимальную пользу из формального мероприятия. Было полезно оглянуться назад, осмотреться вокруг, осознать сделанное и постараться заглянуть в будущее. Такой подход оказался действительно очень полезным и своевременным.

Как часто бывает, хорошая идея сразу не дает нужного результата. Представление докладов проходило довольно формально. Сам К. Фролов почти не появлялся на заседаниях нашего отделения. Их проводил его заместитель В. Авдуевский, мой старый знакомый, 11 лет назад он являлся заместителем председателя ученого совета ЦНИИМаша, где мне пришлось защищать докторскую диссертацию. Авдуевский также часто работал в наших аварийных комиссиях. Академиков на наших презентациях тоже было маловато. Доклады, конечно, давали неплохое представление о научных и практических результатах кандидатов в Академию.

В день презентации мне пришлось присутствовать на нескольких таких докладах. Особенно меня поразило то, что говорилось в докладе о результатах повышения надежности и безопасности Чернобыльской атомной электростанции. В здоровом обществе человек, отвечавший за дело, которое привело к катастрофе мирового масштаба, должен, по меньшей мере, подавать в отставку, а тут, «по заслугам» — в Академию.

После своей, несколько куцей, презентации я решил посетить ведущих академиков отделения и, размножив доклад, поколесил по городу, попутно прослеживая географию московской науки: В. Бармин, Е. Федосов, Г. Черный, Л. Седов. Было интересно увидеть патриархов и корифеев советской космической науки и техники, услышать их реакцию и вопросы. Свидания с академиком Л. Седовым, нареченным «отцом» нашего спутника только за то (как написал Я. Голованов в книге о Королёве), что он объявил о советских планах запуска на конгрессе МАФ в Копенгагене в августе 1957 года, мне так и не удалось устроить. Меня обещали поддержать мои учителя: В. Феодосьев, Д. Охоцимский, К. Колесников, В. Раушенбах. К сожалению, уже не было в живых В. Глушко, К. Бушуева, Б. Петрова. Один член–корреспондент, который сам выдвигался в академики, откровенно предложил мне поддержку в обмен на голоса «моих» академиков; рыночная экономика в науке опережала время, а скорее всего, существовала всегда: наука должна опережать практику.

Первый вопрос, который мне задавали опытные люди: какая для меня по счету эта попытка. «Первая? У тебя нет никаких шансов, это же все очень дефицитные места, а значит — длинная очередь, многие стоят по десять лет».

Что делать, застой в науке тоже опережал практику, а порой держался крепче, чем в других областях. Средний возраст академиков в те годы перевалил за 70. Как предсказывали, так и получилось. Меня утешали: ты набрал больше 20 голосов, это очень хороший результат. В следующий раз должно быть лучше.

Я уже не помню всех, кто оказался избранным по отделению механики и процессов управления в том 1990 году. Из сохранившихся в памяти назову моего старшего товарища Г. Северина, разработчика космических скафандров и других уникальных систем, главного конструктора из плеяды С. Королёва. От ЦНИИМаша избрали Г. Чернявского, в прошлом заместителя генерального конструктора спутников связи. В том году в головном институте он отвечал за распределение финансирования в космической отрасли и смежных областях.

Скажу честно, я не очень расстроился и не переживал из?за этого неуспеха, а был подготовлен к нему и не ожидал другого исхода. Мне также нисколько не жаль затраченного времени и усилий, не принесших конечного результата. Академическая кампания расширила мой кругозор, дополнительно научила разбираться в людях, в различных человеческих институтах, познать ценности различных целей, роль личностей в истории науки и техники.

Наконец, тезисы моего доклада и личное резюме, изложенное в сжатой, лаконичной форме, помогли самосознанию и самоутверждению. Какая разница, время настоящих храмов, наверное, прошло. В год выборов в АН СССР меня, по представлению Дж. Харфорда, избрали членом AIAA. Через пару лет Американский аэрокосмический институт продвинул меня на следующий уровень — associated fellow.