Читаем 100 великих экспедиций полностью

Мы не могли устоять на горячей движущейся корке, ведь температура у поверхности достигала 270–300 °C, лава накалена была докрасна, поэтому нам неоднократно приходилось взбираться на угловатые выступы, чтобы ветер остудил наши асбестовые башмаки. Во время работы мы подстилали под ноги листовой асбест, и все-таки нам приходилось часто стоять, подобно аистам, на одной ноге.

В трех тысячах метров от центра излияния лавовый поток двигался по пологому склону уже со значительно меньшей скоростью. Лава краевой зоны была пластичной еще при температуре в 690 °C. На темной корке мы пробыли один час. Вместе с потоком мы проплыли от своей первоначальной точки на восток—северо-восток более 2000 метров и благополучно сошли на уже остывший поток».

Гарун Тазиев, сам не раз побывавший в опаснейших ситуациях во время изучения огнедышащих гор, был восхищен мужеством и научной одержимостью двух советских вулканологов. Он писал: «Спортивный азарт, страсть к научному исследованию, глубочайшее эстетическое наслаждение – вот, с моей точки зрения, „элементы радости", радости, которая сторицей вознаграждает вулканологов за их тяжкий труд. Ни на стадионах, ни в бескрайних пустынях Севера, ни в уединенных лабораториях не испытывает человек этого одновременно сладостного и горького чувства…

При каждом вулканическом извержении высвобождается такое гигантское количество энергии, что у человека, шагнувшего за определенные границы, душа преисполняется безотчетным страхом, а ум, не искушенный в подобных зрелищах и к тому же скованный инстинктом самосохранения, теряет именно те качества, которые необходимы для самосохранения. Между тем реальная опасность обычно далеко не так велика, как это кажется человеку, охваченному страхом».

Действительно, когда нашей жизни угрожает опасность, главное – не поддаться панике. Только в таком случае есть большие шансы остаться в живых. Самое страшное – страх.

Единственно, что хотелось бы добавить к словам Тазиева: при всей чудовищной мощи вулканических извержений и грандиозности огнедышащих гор, у всех вулканов мира в десятки раз меньше энергии, чем у современной техники.

<p>Заключение</p><p>Бегство от обыденности</p>

Бесплодна и горька наука дальних странствий.

Сегодня, как вчера, до гробовой доски —

Все наше же лицо встречает нас в пространстве:

Оазис ужаса в песчаности тоски.

Шарль Бодлер, перевод Марины Цветаевой

Испокон веков люди делились на три неравные группы: бродяги, исследователи, домоседы. Первые были или чудаками, или бедолагами, или преступниками. В древности отчуждение от своей семьи, отчего дома, своего племени считалось тяжким наказанием. Так покарали Каина, убившего из любви к собственности родного брата Авеля.

Домоседы трудились на своих территориях, создавали города. Для них дремучий лес был врагом, с которым приходится бороться для того, чтобы устраивать пастбища и пашни. Дальние страны представлялись в сказочных обличиях или как источник опасности – вторжения захватчиков.

Наиболее резко обозначилась граница между этими тремя категориями людей в Средние века. Тогда существовали не только замкнутые хозяйства, раздробленные княжества, но и огромное количество бродячего люда. Некоторых из этих странников привлекали дальние страны, не пугали длительные, длинные и опасные путешествия. Именно такие люди преодолели ограниченность средневекового мировоззрения и стали предвестниками Нового времени.

А затем настала пора исследователей. Их экспедиции постоянно расширяли умственный кругозор человечества, позволяя преодолевать ограничения пространства и времени. Как писал Михаил Ломоносов: «Велико есть дело достигнуть во глубину земную разумом, куда рукам и оку досягнуть возбраняет натура; странствовать рассуждением сквозь темные расселины, и вечной ночью помраченные вещи и деяния выводить на солнечную ясность».

Ныне человек вышел в космос. Однако по-прежнему мы слишком мало знаем свою родную планету и самих себя. Цель экспедиций, которые проводят исследователи природы, – познание окружающего мира.

Есть и другие экспедиции – искателей приключений. Для них важно самопознание и самопризнание. Возможно, такими путями они стремятся преодолеть свой комплекс неполноценности или приобрести «комплекс полноценности», убедиться в своих возможностях на пределе жизни и смерти. Как бы ни относиться к таким приключениям, но пока есть люди, которых они привлекают, надо уважать их выбор.

Перейти на страницу:

Все книги серии 100 великих

100 великих оригиналов и чудаков
100 великих оригиналов и чудаков

Кто такие чудаки и оригиналы? Странные, самобытные, не похожие на других люди. Говорят, они украшают нашу жизнь, открывают новые горизонты. Как, например, библиотекарь Румянцевского музея Николай Фёдоров с его принципом «Жить нужно не для себя (эгоизм), не для других (альтруизм), а со всеми и для всех» и несбыточным идеалом воскрешения всех былых поколений… А знаменитый доктор Фёдор Гааз, лечивший тысячи москвичей бесплатно, делился с ними своими деньгами. Поистине чудны, а не чудны их дела и поступки!»В очередной книге серии «100 великих» главное внимание уделено неординарным личностям, часто нелепым и смешным, но не глупым и не пошлым. Она будет интересна каждому, кто ценит необычных людей и нестандартное мышление.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии

Похожие книги

1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное