100 великих картин (с репродукциями)

Среди вождей революции, тесно связанных с народом и отстаивавших его интересы, наибольшей славой и известностью пользовался неистовый публицист, редактор и издатель газеты «Друг народа» Жан Поль Марат. Это он во всеуслышание заявил: «Не будет свободы, не будет безопасности, не будет мира, не будет покоя для французов, не будет надежды на освобождение для других народов, пока не будет срублена голова тирана». И это он изо дня в день повторял в своей знаменитой газете. Реакция и буржуазия, вошедшие в сговор с контрреволюционерами, не знали более ненавистного имени, тем более что Марата нельзя было ни устрашить, ни подкупить. Неудивительно, что именно против него ополчились все черные силы контрреволюции. Марат был тяжело болен, но даже больной он продолжал выпускать газету. Добрый и отзывчивый к простым людям, он охотно принимал у себя дома тех, кто обращался к нему за помощью. Именно этой его доверчивостью и воспользовались враги Марата.

13 июля 1792 года незваная гостья была настойчива, и когда ее не пустили к Марату (он чувствовал себя в этот день особенно плохо), она вернулась во второй раз — уже к вечеру. Привратнице она сказала, что ей необходимо повидать Марата, так как она пришла по важному и срочному делу. Но привратница все равно не хотела ее пускать, а незнакомка настаивала. Шум спорящих женских голосов услышал Марат, который был в ванной комнате. Он нередко целые часы проводил в ванне, даже работал в ней, потому что вода несколько смягчала его боль. За полчаса до прихода гостьи Марат получил письмо следующего содержания: «Я из Кона. Ваша любовь к родине должна внушить Вам желание узнать о замышляемых там заговорах. Я жду Вашего совета». 

Марат приказал впустить посетительницу. Так к нему вошла Шарлотта Корде. А через несколько минут раздался крик: «Ко мне, дорогая!» Когда жена Симона бросилась к нему, ее чуть не сбила с ног стремительно бросившаяся к входной двери убийца. Убежать ей не удалось, но Марат был уже мертв: Шарлотта Корде вонзила нож в его беззащитное тело.

На следующий день в Конвенте гражданин Гиро, глава делегации от народа, заявил: «Наш взор еще ищет его среди Вас, депутаты. А он уже мертв и покоится на смертном одре. — И, обращаясь к Давиду, воскликнул: — Где твои кисти, Давид? Ты запечатлел для будущих поколений облик Лепелетье, погибшего, чтобы его родина была свободна. Ты должен написать еще одну картину. Ты знаешь какую, Давид!»

«Я готов», — ответил художник.

Давид хорошо знал Марата, дружил с ним, восхищался его полемическими статьями. Когда в апреле 1793 года жирондисты хотели арестовать Марата в зале Конвента, Давид бросился на его защиту. Накануне смерти Марат принял Давида и еще нескольких членов Конвента в той самой ванной комнате, в которой впоследствии был убит.  

Когда тема глубоко волновала Давида, он работал напряженно и быстро. Так было и на этот раз: уже через два часа после смерти, склонившись над трупом Марата, художник рисует голову, обернутую мокрым полотенцем, из-под которого выбиваются пряди волос, и приоткрытые губы, с которых слетело последнее дыхание.

Рисунок этот был выполнен пером, причем выпуклость форм и теней на нем получилась благодаря перекрещивающимся линиям, как на гравюре (эта техника у Давида больше никогда не повторялась). Страшное волнующее сходство полуоткрытого рта, искаженного гримасой, едва смягчено закрытыми глазами. 

Картина поглощала теперь все время Давида, свободное от дел. Он действительно работал над ней и ночью, при свечах, а засыпая, видел ее во сне. Было страшно хоть на миг прервать работу. Художник боялся, что память не выдержит колоссального напряжения, что начнет стираться жившая в его сознании картина последних дней жизни Марата. Но, напротив, воспоминания делались все острее, а временами становилось нестерпимо от почти физически ощущаемой боли.

Замечательная картина была создана всего за три месяца, потому что все способствовало созданию подлинного произведения искусства — и личная дружба, и драматическая сила события, и художественное мастерство живописца.

Но как изобразить страшную минуту смерти Марата? Давид понимал, что только сдержанностью, только простотой изображения сумеет он добиться своей цели. Надо было, чтобы картина вызывала не страх перед смертью, а гнев против убийц. А еще ему хотелось любовно передать величественный облик гражданина, смерть которого оплакивала вся Франция. В прежних картинах Жан Луи Давида было еще много условностей, которые мешали видеть главное. Теперь следовало забыть все внешнее и показное, найти линии и краски, единственно достойные происшедшей трагедии. Надо было отлить гнев и горе в такие формы, которые и много веков спустя сохранят величие дел Марата и печаль, принесенную его смертью.