100 Великих Книг

И еще одна особенность есть у этого шедевра русской и мировой классики — мировоззрение. Настоящее утверждается здесь через анализ событий Прошлого. Быть может, в том и состоит неразгаданный секрет романа: концентрированную энергию истории он сумел спроецировать в Будущее. Безусловно, тайна неисчерпаемой мощи творчества Толстого и в том, что он сумел воплотить в каждом своем произведении и мучительные философские искания. А они в первую очередь были сосредоточены на внутреннем мире человека, поиске исходных нравственных начал. Но религиозно-философское учение Толстого не может быть расценено как чистый панморализм или персонализм (тем более субъективно-идеалистического толка) — его религиозно-этическое кредо формировалось не в отрыве от онтологических проблем, а на контрастной основе: как противопоставление бесконечной Вселенной, но таким образом, что в конечном счете она оказывалась включенной во внутренний духовный мир человека, который сам оказывался при этом бесконечным и неисчерпаемым. Даже центральный тезис философии Толстого: «Царство божие внутри нас» — вовсе не предполагало отрицание «мира божьего» вне нас — просто последнее вытекало из первого. Такой подход положил начало концепции в русском космизме, согласно которой в двуединстве «Макрокосм-Микрокосм» исходным началом выступает последний (в дальнейшем это получило всестороннее обоснование у Павла Флоренского и Льва Карсавина).

В художественной форме это было раскрыто в 1-м томе эпопеи «Война и мир» в эпизодах ранения князя Андрея Волконского в Аустерлицком сражении. Последней его мыслью Перед тем, как потерять сознание, было: «… Все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме него…» И первой мыслью после возвращения сознания было опять то же «высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность». И когда князь Андрей увидел (точнее, услышал) Наполеона, подошедшего к тяжелораненому, его былой кумир показался русскому офицеру «столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками».

Кстати, роман также кончается на «космической ноте». Последняя часть эпилога, как известно, является целиком философской. Выводы Толстого о роли личности в истории, о свободе и необходимости и другие построены на контрастном, альтернативном противопоставлении законов Вселенной и исторического процесса. Результаты философско-беллетристического анализа теории тяготения Ньютона и гелиоцентрической концепции Коперника и явились заключительным аккордом «Войны и мира»:

Как для астрономии трудность признания движения земли состояла в том, чтобы отказаться от непосредственного чувства неподвижности земли и такого же чувства движения планет, так и для истории трудность признания подчиненности личности законам пространства, времени и причин состоит в том, чтобы отказаться от непосредственного чувства независимости своей личности. Но как в астрономии новое воззрение говорило: «Правда, мы не чувствуем движения земли, но, допустив ее неподвижность, мы приходим к бессмыслице; допустив же движение, которого мы не чувствуем, мы приходим к законам», — так и в истории новое воззрение говорит: «И правда, мы не чувствуем нашей зависимости, но, допустив нашу свободу, мы приходим к бессмыслице; допустив же свою зависимость от внешнего мира, времени и причин, приходим к законам». В первом случае надо было отказаться от сознания несуществующей неподвижности в пространстве и признать неощущаемое нами движение; в настоящем случае — точно так же необходимо отказаться от несуществующей свободы и признать неощущаемую нами зависимость.

Поиски смысла жизни героями произведений Толстого или же ответов на «вечные вопросы», волнующие человечество испокон веков, — отражение духовной драмы самого писателя, искание им религиозно-нравственного идеала и нахождение его в малоперспективной идее «непротивления злу насилием», которая неспособна ни вдохновить широкие массы людей, ни привести к сколько-нибудь полезному позитивному результату.

Мировоззренческие исканиями Льва Толстого, его неистребимая жажда постичь истину впоследствии нашли свое отражение в одном из самых беспощадных к собственному «я» документов мировой культуры — философско-автобиографическом произведении «Исповедь». Ее лейтмотив — диалектическое противоречие между осмысливаемым всеединством объективного мира и неудовлетворенным самоутверждением познающего субъекта, стремящегося, но не могущего вырваться из «вселенских сетей». Те же мысли и выводы присутствуют и на страницах романа «Война и мир». Их носители — конкретные герои, обуреваемые теми же сомнениями, что и автор. Таков Пьер Безухов, в чьи уста Толстой вкладывает результаты собственных размышлений: