100 великих композиторов

Музыка Бетховена пронизана высокими этическими идеалами. Она призвана пробудить лучшие гуманистические чувства. «Две вещи возвышают нашу душу, — писал философ Кант, которого так чтил творец „Героической“ симфонии, — звездное небо над нами и нравственный закон в нас». Эти слова можно отнести к музыке Бетховена, в которой звучат природа и чувства или философские раздумья о судьбе человека. Таковы Четвертая и Шестая («Пасторальная») симфонии, Четвертый фортепианный концерт и скрипичная «Крейцерова» соната, множество «адажио» — лирических, философских частей в бетховенских инструментальных циклах.

Есть и другой Бетховен — безудержно веселый, опьяненный жизнью, преисполненный юмора и моментами словно разражающийся гомерическим хохотом… Такова Седьмая симфония — «апофеоз танца», по меткому выражению Вагнера, или Восьмая, полная остроумных находок, которые щедро рассыпал в ней так много испытавший в жизни композитор; таковы и многочисленные «скерцо» в его симфонически-сонатных циклах, равно как и некоторые финалы в них.

Но всегда музыка Бетховена действенна, активна, передает напряженное биение мысли, конфликтное противопоставление контрастных образов, которые организованы и соподчинены неумолимой логикой целеустремленного развития.

Личная жизнь Бетховена так и не удалась. У него было много друзей среди женщин. Назовем Марию Биго, замечательную пианистку, жившую в 1804–1809 годы в Вене, где ее муж служил библиотекарем во дворце русского посла Разумовского. Когда муж Марии заподозрил, что композитор питает к его жене чувство более нежное, чем дружба, и неосторожно это высказал, Бетховен был глубоко взволнован и написал супругам письмо, в высшей степени характерное для его нравственных воззрений: «Один из моих основных принципов — это невозможность состоять с женой другого человека в иных отношениях, чем простая дружба».

«Милый Биго, милая Мария, никогда, никогда вы не увидите меня нечестным. С детства я научился любить добродетель, все прекрасное и доброе».

Вероятно, в 1806–1809 годы завязалась тесная дружба между композитором и Терезой Брунсвик. Отношения эти до сих пор остаются невыясненными; но нет никакого сомнения в том, что эта выдающаяся женщина всю жизнь была предана Бетховену и одно время отвечала на его страстное чувство.

Скорее всего, именно ей адресовано знаменитое письмо «бессмертной возлюбленной». Эта женщина, бесспорно, сыграла в жизни Бетховена большую положительную роль. Их связывали многолетняя дружба и взаимная привязанность.

Бетховен не раз влюблялся в молодых легкомысленных девушек-аристократок; эти увлечения доставляли ему много страданий. Письмо к «бессмертной возлюбленной» — кем бы ни была его адресатка — обращено к существу иного рода. Несмотря на выраженное в нем страдание из-за невозможности соединения с любимой женщиной, письмо проникнуто уверенностью во взаимной любви и свидетельствует о том, что отношения между любящими возникли уже задолго до написания письма. С годами изменился облик Бетховена. Теперь он сторонится светского общества. Добрый, приветливый, незлобивый, он в гневе не знает пощады, страстно ненавидя фальшь и ложь. Часто совершает длительные прогулки по Вене и в пригородах. А то подолгу просиживает с друзьями в «локалях» (небольших трактирах), где, невзирая на опасность, клеймит продажность знати, всех тех, кто предает народ, и прославляет независимость свободного духа. Вскоре (с осени 1815 года), однако, для таких бесед потребуются тетради, в которых собеседники Бетховена будут письменно отвечать на его вопросы.

Глухота прогрессировала. Тем не менее Бетховен еще выступал с концертами: в последний раз в 1808 году играл свой Четвертый концерт. Дирижерские выступления продолжались и позже, хотя с наступлением полной глухоты иногда заканчивались драматически.

Так было, например, на генеральной репетиции оперы «Фиделио», когда, дирижируя, всматриваясь в лица исполнителей и ничего не слыша, Бетховен убедился, наконец, в невозможности довести репетицию до конца. «Он был поражен в сердце и до самой смерти жил под впечатлением этой ужасной сцены», — свидетельствовал современник.

Сколь ни трагичной была для Бетховена потеря слуха, она все же не могла пресечь поток вдохновения. Запас его жизненных впечатлений, в том числе и звуковых, был так велик, а воля к творческому созиданию столь огромна, что до последнего своего вздоха он жил новыми, все более дерзновенными художественными замыслами и особенно интенсивно воплощал их в зрелые годы.

Имея друзей-единомышленников, Бетховен был одинок. Лишенный семьи (с братьями у него не было контакта), он мечтал о родственной ласке. И — несчастный! — думал, что обрел ее в лице племянника Карла, оставшегося в 1815 году сиротой. Всю свою нерастраченную нежность он обрушил на этого мальчика, которого хотел воспитать как спартанского героя. Но тот, слабохарактерный и легкомысленный, доставлял ему бездну неприятностей. Последнее десятилетие жизни Бетховена было отравлено ими.