100 великих нобелевских лауреатов

В конечном счете все сводится к одному: есть ли хоть какой-то смысл в человеческом бытие? И если его нет, к чему вообще что-то предпринимать? Может быть, честное признание в том, что жизнь человека и любые его поступки изначально хаотичны и бесперспективны, и есть единственная возможность человечества освободиться от этого экзистенциального абсурда? Творчество Беккета не дает прямого и очевидного ответа на этот вопрос. Очевидно другое: подвергая сомнению смысл и пользу всякой человеческой деятельности, Беккет тем самым невольно разрушает или, точнее, призывает к пересмотру основополагающих принципов, на которые драма опиралась со времен своего возникновения. Вне всяких сомнений, творчество Беккета открыло новые пути для сценического искусства».

В 1966 году из-под пера писателя вышла короткая пьеса «Приход и уход», в которой действует группа людей, разыгрывающих пантомиму и произносящих бессодержательные тексты.

Беккет продолжал писать, но уже не так интенсивно, как в первые послевоенные годы. Он создал несколько пьес для сцены и радио и прозаические произведения. Его радиопьесы, такие как «Про всех падающих» (1957), являются образцом соединения звуковых эффектов, музыки и речи. Короткая телепьеса «Эй, Джо» (1967) использует возможность телекамеры давать наездом укрупняющий план человеческого лица, равно как и другие особенности малого экрана. А в киносценарии «Фильм» (1967) выстраивается впечатляющая последовательность эпизодов, изображающих тщетные попытки человека укрыться от собственного взгляда.

Беккет жил в Париже, на время работы перебираясь в небольшой уединенный дом в долине Марны, неподалеку от города. Целиком посвятив себя творчеству, он избегал всяческой рекламы, никогда не выступал ни по радио, ни по телевидению и не давал интервью.

В 1969 году Беккет был удостоен Нобелевской премии по литературе «за совокупность новаторских произведений в прозе и драматургии, в которых трагизм современного человека становится его триумфом».

В своей речи представитель Шведской академии К.Р. Гиров отметил, что глубинный пессимизм Беккета тем не менее «содержит в себе такую любовь к человечеству, которая лишь возрастает по мере углубления в бездну мерзости и отчаяния, и, когда отчаяние кажется безграничным, выясняется, что сострадание не имеет границ».

В это время писатель скрывался от рекламной шумихи и репортеров в арабской деревушке на севере Африки. Он наотрез отказался от поездки в Стокгольм на церемонию вручения и от произнесения традиционной нобелевской речи. Вместо него премия была вручена его французскому издателю Ж. Линдону.

Со временем писательский мир Беккета стал все более причудливым и малообъяснимым. Вот что рассказывает П. Полоцкий о произведениях драматурга семидесятых годов:

«Героиня мини-трагедии "Звук шагов" (1976) Мэй сомневается в том, была ли она рождена матерью и, соответственно, жила ли вообще. Персонажи игры помещены в урны, выделены в темноте сцены перемещающимся лучом прожектора, и тем не менее они заводят разговор о делах прошлых, о любви, ревности и ненависти.

В пьесе "Не Я" (1973) авторская фантазия создает двух персонажей: это говорящий Рот и безмолвно внимающий ему Слушатель. Несколько пьес под названием "Без слов" представляют собой абсурдистские пантомимы».

В восьмидесятые годы Беккет опубликовал произведения, в которых люди с раздвоенным «я» говорят сами с собой - например, в «Рокаби» (1981) и в «Огайской импровизации» (1981).

Более поздние произведения Беккета имели тенденцию к максимальной насыщенности и краткости. Одна из последних пьес «Кач-кач» (1981) длится 15 минут. Подобная краткость есть не что иное, как выражение решимости Беккета не тратить слов на второстепенные мелочи и сосредоточиться на самом главном. В одном из своих последних произведений - пьесе «Катастрофа» (1982) писатель выступил против подавления свободы художника.

Живший последние годы отшельником, Беккет умер в Париже 22 декабря 1989 года.

АЛЕКСАНДР ИСАЕВИЧ СОЛЖЕНИЦЫН

(1918)

Академик Д.С. Лихачев писал: «Александр Исаевич - настоящий русский писатель, мученик и герой. Это было типично для русских писателей всегда - не только для Аввакума, но и для всех последующих русских писателей, в той иди иной степени. Его героизм и одновременно мученичество настраивают в сущности на оптимистичный лад: я верю в то, что героические усилия, которые делает русская литература, чтобы нашей стране вырваться из объятий преступлений, равнодушия и пустословия, приведут к успеху».