100 великих оригиналов и чудаков

Роберт Бёрнс (1759–1796) — шотландский поэт, судьба которого была тяжела. Сын мелкого шотландского фермера, постаравшегося дать сыну неплохое образование, Роберт рано испытал тяготы подневольного труда в поле, на фабрике. Здоровье его было подорвано. В последние годы он работал акцизным чиновником. Умер он в 37 лет.

Говорят, однажды Роберт Бёрнс был свидетелем такой сценки. Тонувшего в реке местного богача спас батрак. Чтобы отблагодарить спасителя, богач дал ему медный грош.

— Не удивляйся, — сказал поэт батраку, — он ведь знает себе цену.

Знаменит Бёрнс прежде всего проникновенными лирическими и страстными вольнолюбивыми стихами. Но есть у него и замечательные эпиграммы и эпитафии. Вот некоторые примеры (перевод С. Маршака):

Здесь я покоюсь, Джимми Хогг.
Авось грехи простит мне бог,
Как я бы сделал, будь я бог,
А он — покойный Джимми Хогг!

Эпитафия Вильяму Грэхему, эсквайру

Склонясь у гробового входа,
— О Смерть! — воскликнула природа, —
Когда удастся мне опять
Такого олуха создать!

(Но, как известно, возможности природы велики, и после Вильяма Грэхема в разных странах сотворила она избыточно много болванов.)

А вот как припечатал Бёрнс пройдоху духовного звания:

Нет, у него не лживый взгляд,
Его глаза не лгут.
Они правдиво говорят,
Что их владелец — плут.

Вопреки расхожему мнению, будто в аду грешники бездельничают, Бёрнс высказал гипотезу: тем, кому при жизни своя работа казалась адовой, не следует ждать поблажки и в мире ином:

В кромешный ад сегодня взят
Тот, кто учил детей.
Он будет там из чертенят
Воспитывать чертей.

У нас в России тоже не было недостатка в желающих и умеющих сочинять остроумные надгробные надписи.

Д. И. Хвостов

После катастрофического наводнения на Неве 1824 года, затопившего значительную часть Петербурга и причинившего множество бед, граф Дмитрий Иванович Хвостов опубликовал «Послание о наводнении Петрополя…». Оно было смехотворное. Об этом можно судить по такому описанию:

По стогнам валялось много крав.
Кои лежали там ноги кверху вздрав.

Вскоре последовал ответ Александра Измайлова:

Господь послал на Питер воду,
А граф тотчас скропал нам оду.
Пословица недаром говорит:
Беда беду родит.

Манеру изъясняться в стихотворной форме, свойственную Хвостову, достаточно точно передаёт пародия неизвестного автора второго десятилетия XIX века — в виде подписи к его портрету (а свои портреты граф очень любил и по мере своих сил распространял):

Се — росска Флакка зрак! Се тот, что, как и он
Выспрь быстро, как птиц царь, вспарил на Геликон!
Се — лик од, притч творца, муз чтителя Хаврова,
Кой после упестрил российска красна слова!

Неутомимому графоману Хвостову суждено было стать оселком, на котором оттачивали своё остроумие юмористы.

Внешность он имел непритязательную, а потому, несмотря на немалое богатство, долго не мог обзавестись знатной невестой. Получил согласие от княжны Горчаковой, племянницы князя Александра Суворова. Екатерина II пожаловала ему чин камер-юнкера пятого класса. Кто-то по этому поводу высказал своё недоумение императрице, на что она ответила:

— Что мне делать, я ни в чём не могу отказать Суворову. Если бы он того пожелал, я бы этого человека сделала фрейлиной.

Как-то Хвостов высказался о себе: «Суворов мне родня, и я стихи пишу». На что Д. Н. Блудов — литератор, министр внутренних дел, а позже президент Академии наук — заметил:

— Полная биография в нескольких словах. Тут в одном стихе всё, чем он гордиться может и стыдиться должен.

Редким сочетанием качеств обладал Хвостов: полным отсутствием поэтического дара и чувства поэзии при необоримом желании сочинять да ещё издавать свои стихи. Эти произведения не прославили, а ославили автора, на что он внимания не обращал.

Лишь один человек был в восторге от его произведений: книгопродавец Иван Сленин. Он получал от графа денег на издание гораздо больше требуемых. А затем ему же поручалось скупать за счёт хозяина все оставшиеся в книжных лавках экземпляры. Сленин их не сжигал, а по недорогой цене за пуд продавал малярам на оклейку стен.