100 великих оригиналов и чудаков

Свобода его суждений удивительна. Признавая, что „христианский Бог есть Библия“, Сковорода продолжал: „Но сей Бог наш первее на еврейский, потом на христианский род бесчисленные и ужасные навёл суеверий наводнения“. Возмущался христианскими суевериями: что Иисус Навин остановил солнце, что скоро грядёт конец света и пр. Считал, что это хуже безбожия! И даже: „Библия есть ложь…“ В диалоге Души с Духом позволил себе весьма смелые высказывания (ниже дан сокращённый пересказ):

ДУХ. Библия — не только от Бога, но и от дьявола. Она во многом безрассудно и вредно, без всякого вкуса лжёт.

ДУША. Где же там ложь?

ДУХ. Повсюду. Самая первая: „Вначале сотворил Бог небо и землю“.

ДУША. Боже мой! Неужели сие ложь есть?

ДУХ. Конечно. Известно, что не одна земля на свете, а множество миров. И давно уже просвещённые люди сказали: вещество вечно. Да и откуда свет, если все небесные светила появились только на четвёртый день? А как день может быть, если ещё нет солнца? И весь рассказ о сотворении таков, будто кто-то был зрителем этого вселенского чуда… Наконец, Бог закрыл свою фабрику, будто утомился. А то бы, пожалуй, мог натворить всяких крылатых черепах, пуховых ежей, премудрых дураков, вечный двигатель…

Сковорода пояснил: мир Священного Писания — „символический, тайнообразный“. Есть другой мир, окружающий и пронизывающий нас: „мы в нём, а он в нас обитает“. Наконец, третий мир — микрокосм человека. Все три составляют единство. Есть сущности явная и тайная, видимая и незримая, телесная и духовная.

Такое соединение Бога и материи позволяет считать Сковороду пантеистом. Он писал: „Нельзя сыскать важнее и Богу приличнее имени, как… природа или естество“.

Некоторые прозрения его замечательны. Он постоянно возвращался к идее круговоротов: „бесконечное начало и безначальный конец, начиная, кончит, кончая, начинает. Но бесчисленный есть тайнообразный мрак божественных гаданий“. Что сие означает? Бесконечное разнообразие постоянных воплощений творческой энергии? Возможно. А что значит „мрак божественных гаданий“? Не то ли, что даже Богу многое неведомо, и нет неизбежного предопределения? Иначе говоря, в мире царствует не только необходимость, но и неопределённость, вероятность. (В XX веке Альберт Эйнштейн усомнился, что „Бог играет в кости“, но принцип неопределённости Гейзенберга опроверг его сомнения.)

Сковорода прозорливо отметил:

„Мы в посторонних околичностях чересчур любопытны, рачительны и проницательны: измерили море, землю, воздух и небеса, обеспокоили брюхо земное ради металлов… нашли других миров неисчислимое множество, строим непонятные машины, засыпаем бездны, возвращаем и привлекаем стремнины водные, ежедневно новые опыты и дивные изобретения.

Боже мой, чего не умеем, чего мы не можем? Но то горе, что при всём том кажется, что чего-то великого недостаёт…

Математика, медицина, физика, механика, музыка с своими буйными сёстрами: чем изобильнее их вкушаем, тем пуще палит сердце наше голод и жажда, а грубая наша остолбенелость не может догадаться, что все они суть служанки при госпоже…

Дух несытости гонит народ…

Что же такое сделать вас может счастливыми?“

Ответ прост: „Сие-то есть быть счастливым — узнать, найти самого себя“. Наше истинное счастье „живёт во внутреннем сердце нашего мира, а мир в согласии с Богом“. Необходимы усилия ума и воли: „Не разум от книг, но книги от разума родились“. И добьётся успеха лишь тот, „кто чистыми размышлениями в истине очистит свой разум“. А „источником несчастия есть нам наше бессовестие“.