100 ВЕЛИКИХ ОТЕЧЕСТВЕННЫХ КИНОФИЛЬМОВ

Особенно важно было в этих поисках найти характер танца влюбленной пары. «Вы понимаете, Сеня, нам не нужен «гопак» или «барыня», нам нужен танец без всяких коленец и кренделей, — объяснял Довженко. — Танец Васыля должен быть простым и ясным и максимально точным в своих движениях. Надо, чтобы не ноги танцевали сами по себе, а чтобы в них танцевали ваши душа и радость… Я понимаю, дорогой мой, что это трудно, но трудность эту необходимо преодолеть».

Сцену снимали ранним утром. Довженко внимательно осмотрел Свашенко и легонько подтолкнул. Артист пошел на исходное место, но режиссер тут же остановил его, увидев, что лицо исполнителя роли Васыля немного вспотело, сказал: «Будьте добры, Сеня, закройте глаза, я вас трошки припудрю», — и, взяв горсть дорожной пыли, подул в лицо Свашенко.

Баяниста посадили на таком расстоянии, чтобы музыку было чуть слышно. Этим подчеркивалась таинственность ночного пейзажа и всей обстановки.

Перед самой съемкой подходить к актеру никому не разрешалось, все говорили тихо; обычных команд вроде «приготовились, внимание, начали, мотор» на съемке не было.

Кругом стояла тишина. Был подан один условный для всех сигнал, и съемка началась.

Финальную сцену похорон — и это в немом кино! — Довженко строит на песнях. Их поют люди, провожая в последний путь Васыля. Похороны тракториста сливают людей в едином порыве.

Режиссер заботился о том, чтобы Васыль — Свашенко все время находился, как пишет Масоха, «в атмосфере благородных помыслов». Довженко потребовал от актера, чтобы каждое утро, с зарею, он ходил на Псел, умывался речной ледяной водой, и только после этого, свежий, причесанный, праздничный, Свашенко получал право явиться на торжественную съемку.

Но не было на похоронах невесты Васыля Наталки. Довженко в начале тридцатых, пуритански строгих годов нашего кино не побоялся выразить великое женское горе наготой взметнувшейся и мечущейся по хате невесты убитого Васыля.

«В страстных рыданиях металась она в маленькой своей летней хатине, биясь грудью о стены и разрывая на себе одежды. Все протестовало в ней, все утопало в страданиях. А когда проносили милого близко и стены начали содрогаться от пения, она упала на постель в полутемном углу почти без памяти». Вот и все, что напишет Довженко об этой сцене — небывало смелой для кино тех лет, потому что на экране металась обнаженная молодая женщина.

К женщине — матери, сестре, подруге — Довженко относился трепетно. Прежде чем снимать обнаженную актрису Максимову, Александр Петрович так все объяснил бригаде осветителей, что тишина во время съемок стояла, как в храме! Позже один из осветителей объяснял: «Понимать надо… красота!»

…Васыля проносят мимо садов, где цветы и спелые плоды почти касаются его лица, словно говоря о неистребимости жизни. В то самое время, когда процессия движется мимо сельских садов, для матери Васыля приходит время рожать. Младший сын появляется на свет, когда старший сходит в могилу.

И снова дождь, крупный и теплый, проливается на пыльную знойную землю. Он как бы смыл остатки скорби и печали с людей. В каждой его капле сверкало обещание торжества жизни…

Прозрачными каплями на спелых плодах заканчивалась картина Александра Довженко.

Впоследствии, печатая свой сценарий в книге, он добавил к тексту, записанному по картине, прозаический эпилог, который читается, как концовки старинных романов: «От человеческой жизни и даже от жизни целых людских поколений остается на земле только прекрасное. Весь род Белоконей исчез без следа. Зато и по сей день еще шумит народная молва про Васыля Трубенка. Утихли лишь печаль о нем и сожаления, уступив место благодарности».

Первые копии только что смонтированной «Земли» были отпечатаны в марте 1930 года.

А один из самых первых просмотров картины был организован в Харькове, в Доме писателей имени Васыля Блакитного. И когда все кончилось и снова зажегся свет, в потрясенном зале наступила тишина, и лишь через несколько минут загремела самая настоящая овация.

В массовом же прокате «Земля» пошла так, как шли почти все фильмы Довженко, как вообще идут талантливые и необычные произведения — у одних вызывая восторг, у других встречая непонимание.

Даже многие из тех, кто сразу же оценил «Землю» как исключительно талантливое и необычное произведение, выражали неудовольствие тем, что Довженко не показал подлинный накал классовый борьбы в деревне.

Горький, не принявший «Землю» из-за «статики» и «скульптурности», отметил тем не менее «рубенсовское наполнение» фильма и сказал, что Довженко — «очень способный».

Фадеев сказал на одном из обсуждений фильма, что у Довженко на экране предстают такие сытые и свальные люди, что непонятно, зачем им стрелять друг в друга и вообще что-либо менять в своей жизни; ведь в колхозы идут от голода, от бедности, которой нет конца.