100 великих писателей

Одна из самых знаменитых пьес Александра Островского — драма «Гроза» (1859) тоже была вовлечена критикой в идеологическую «работу». В замужней женщине, воспитанной в религиозных традициях, которая полюбила другого и трагически не сумела пережить свой грех, Добролюбов увидел едва ли не революционерку. В статье «Луч света в темном царстве» критик придал Катерине героические черты борца с «темным царством», то есть, получается, со всей царской Россией.

Не свекровь Кабаниха, по Добролюбову, олицетворяющая «темное царство», сгубила Катерину, а личное отношение героини к своей «преступной» любви: «Поди от меня! Поди прочь, окаянный человек! — говорит она возлюбленному. — Ты знаешь ли: ведь мне не замолить этого греха, не замолить никогда! Ведь он камнем ляжет на душу, камнем». Вот и исход: «Жить нельзя. Грех!» Вряд ли Александр Островский, человек христианского миросозерцания, намеревался в самоубийстве Катерины, что считается самым страшным грехом, показать свободолюбивый пример для подражания. В этой блестящей психологической драме заложен более глубинный смысл — борьба между долгом и влечением. Эту же тему продолжил в «Анне Карениной» Лев Толстой.

С «Грозой» связана и личная драма Александра Островского. В рукописи пьесы, рядом со знаменитым монологом Катерины: «А какие сны мне снились, Варенька, какие сны! Или храмы золотые, или сады какие-то необыкновенные, и все поют невидимые голоса…», есть приписка Островского: «Слышал от Л.П. про такой же сон…»

Л.П. — это актриса Любовь Петровна Косицкая. Она, как и Катерина, выросла на Волге. Будучи родом из семьи крепостных (позже выкупившейся), Любовь Петровна шестнадцати лет сбежала из дома, чтобы стать актрисой. Ко времени знакомства с драматургом она уже была знаменитостью. В ее исполнении тридцатилетний Островский впервые услышал со сцены свою пьесу. Это была комедия «Не в свои сани не садись», выбранная актрисой для бенефиса. «В бенефис Л. П. Косицкой, 14 января 1853 года, я испытал первые авторские тревоги и первый успех», — писал Островский. Впоследствии «Не в свои сани не садись» он называл своей любимой пьесой.

Любовь Косицкая стала не только счастливым талисманом начинающего драматурга, подарив ему первую удачу, но и многолетней, довольно мучительной любовью.

Вообще Александра Островского принято представлять каким-то отяжелевшим, с мрачной думой на челе, господином, будто это не он принес на сцену столько шуток-прибауток, юмора, веселых историй, комических персонажей. Совсем другим рисует его в своих воспоминаниях известный певец Де-Лазари, выступавший под фамилией Константинов: «Страшно увлекался он всем и всеми, а в особенности женщинами. А о своей наружности был весьма высокого мнения и до чрезвычайности любил зеркало. Ведя с кем-нибудь разговор, он старался смотреть в зеркало. Он целый час был в состоянии спорить, чувствовать, плакать, злиться, ругать, но лица его вы не увидите. Лицо свое, со всеми оттенками радости, жалости, насмешки, злости, — видит только он один». По поводу зеркала мемуарист иронизирует зря: изучать все оттенки чувств на лице — профессиональная задача драматурга, а вот снять «хрестоматийный глянец» с образа классика ему удалось.

Любовь Косицкая позже играла в драме «Гроза». Современники называли ее «лучшей из Катерин», а исследователи творчества Островского полагали, что Катерина во многом «списана» с той же Косицкой. В одной из сцен Катерина произносит удивительно поэтичные слова: «…До смерти я любила в церковь ходить! Точно, бывало, я в рай войду, и не вижу никого, и время не помню, и не слышу, когда служба кончится… А знаешь, в солнечный день из купола такой светлый столб идет, и в этом столбе ходит дым, точно облака, и вижу я, бывало, будто ангелы в этом столбе летают и поют».

Берг вспоминал, как во время похорон Гоголя ехал вместе с Александром Островским и Любовью Косицкой в одних санях к Данилову монастырю, и актриса, завидев купола, стала припоминать свои детские ощущения в церкви. «Спутник все это слушал, слушал вещим, поэтическим слухом и — после вложил в один из самых удачных монологов Катерины…» — свидетельствует мемуарист.

Любовь Петровна не стала женой Островского. Когда завязывалась их дружба-любовь, она была замужем. Став вдовой, продолжала отвергать его предложения руки. «…Я не хочу отнимать любви Вашей ни у кого», — писала она, намекая, возможно, на Агафью Ивановну, с которой драматург жил в невенчаном союзе и имел общих детей.

Знаменитая Агафья Ивановна! К ней ходили на поклон многие столичные актеры — получить по ее словечку роль в пьесе Островского, поплакаться на жизнь… Внешне неприметная женщина, из простонародья, она отличалась незаурядным умом (ей первой читал драматург свои произведения), душевным, веселым нравом, необычайным гостеприимством, прекрасно исполняла русские песни и пользовалась огромным уважением у литературной Москвы.