100 великих писателей

Стихи о советском паспорте

Я волком бы

   выгрыз
      бюрократизм.
К мандатам
   почтения нету.
К любым
   чертям с матерями
         катись
любая бумажка.
   Но эту…
По длинному фронту
   купе
      и кают
чиновник
   учтивый движется.
Сдают паспорта,
   и я
      сдаю
мою
пурпурную книжицу.
К одним паспортам —
      улыбка у рта.
К другим —
   отношение плевое.
С почтеньем
   берут, например,
      паспорта
с двухспальным
   английским левою.
Глазами
   доброго дядю выев,
не переставая
   кланяться,
берут,
   как будто берут чаевые,
паспорт
   американца.
На польский —
   глядят,
      как в афишу коза.
На польский —
   выпяливают глаза
в тугой
   полицейской слоновости —
откуда, мол,
   и что это за
географические новости?
И не повернув
   головы кочан
и чувств
   никаких
      не изведав,
берут,
   не моргнув,
      паспорта датчан
и разных
   прочих
      шведов.
И вдруг,
   как будто
      ожогом,
         рот
скривило
   господину.
Это
   господин чиновник
      берет
мою
   краснокожую паспортину.
Берет —
   как бомбу,
      берет —
         как ежа,
как бритву
   обоюдоострую,
берет,
   как гремучую
      в 20 жал
змею
   двухметроворостую.
Моргнул
   многозначаще
      глаз носильщика,
хоть вещи
   снесет задаром вам.
Жандарм
   вопросительно
      смотрит на сыщика,
сыщик
   на жандарма.
С каким наслажденьем
   жандармской кастой
я был бы
   исхлестан и распят
за то,
   что в руках у меня
      молоткастый,
серпастый
   советский паспорт.
Я волком бы
   выгрыз
      бюрократизм.
К мандатам
   почтения нету.
К любым
   чертям с матерями
      катись
любая бумажка.
   Но эту…
Я
   достаю
      из широких штанин
дубликатом
   бесценного груза.
Читайте,
   завидуйте,
      я —
         гражданин
Советского Союза.
[1929]

Геннадий Иванов

Георгий Владимирович Иванов (1894–1958)

«Пришли два эстета: Георгий Иванов и Георгий Адамович. Лева слушал их, слушал и вдруг спросил: „Где вы живете, дураки?“ — „Няня, возьмите ребенка на руки“». Такой вот эпизод из раннего детства своего сына Льва Гумилёва рассказала Анна Ахматова.

И действительно, революция уже собрала свою первую жатву в 1905-м, Николай Гумилёв воевал добровольцем на Первой мировой, Блок уже написал: «О, если б знали, дети, вы, / Холод и мрак грядущих дней!» И вдруг — «два эстета». В самом деле: «Где вы живете?..» — «В башне из слоновой кости», — могли бы, наверное, ответить они.

«Жоржик Иванов», петербургский сноб, острослов, губитель литературных репутаций, сочинитель декоративных стихов… — в таком примерно статусе покидал Георгий Иванов Россию в 1922 году. Когда он уходил из жизни в 1958-м, русское зарубежье называло его своим первым поэтом.

Его творческая биография кажется загадочной. В России Георгий Иванов, несмотря на несколько выпущенных книг, в состоявшихся поэтах не значился и мог бы затеряться в литературном кругу Петербурга, где всеобщая возбужденность неврастеничного начала XX века — в самой атмосфере носились заряды грядущих катастроф — находила выражение в повальном рифмовании. В эмиграции, где иссякло немало молодых русских талантов без родной почвы, речи, ландшафта, Георгий Иванов от книги к книге вырастал в большого русского поэта, будто он унес с собой Россию, закодированную в поэтических формулах:

Это звон бубенцов издалека,
Это тройки широкий разбег,
Это черная музыка Блока
На сияющий падает снег.

Слишком недавно Георгий Иванов вошел в наш поэтический обиход (его первая более-менее полная книга вышла у нас только в 1989 году), чтобы мы осмелились о нем сказать — великий поэт. Но это справедливое определение в будущем, думаю, обязательно встанет рядом с его именем. Умная, как змея, Зинаида Гиппиус еще до выхода его главных книг приметила, что в нем таятся глубочайшие метафизические прозрения. Эти «звуки небес» в стихах зрелого Георгия Иванова услышит каждая чуткая к поэзии душа: