100 великих писателей

В меня вонзились вопли и проклятья,
Как стрелы, заостренные тоской;
От боли уши должен был зажать я.

Какой бы стон был, если б в летний зной

Собрать гуртом больницы Вальдикьяны,
Мареммы и Сардиньи и в одной

Сгрудить дыре, — так этот ров поганый

Вопил внизу, и смрад над ним стоял,
Каким смердят гноящиеся раны.

Мой вождь и я сошли на крайний вал,

Свернув, как прежде, влево от отрога,
И здесь мой взгляд живее проникал

До глуби, где, служительница бога,

Суровая карает Правота
Поддельщиков, которых числит строго.

Едва ли горше мука разлита

Была над вымирающей Эгиной,
Когда зараза стала так люта,

Что все живые твари до единой

Побило мором, и былой народ
Воссоздан был породой муравьиной,

Как из певцов иной передает, —

Чем здесь, где духи вдоль по дну слепому
То кучами томились, то вразброд.

Кто на живот, кто на плечи другому

Упав, лежал, а кто ползком, в пыли,
По скорбному передвигался дому.

За шагом шаг, мы молчаливо шли,

Склоняя взор и слух в толпе болевших,
Бессильных приподняться от земли.

Я видел двух, спина к спине сидевших,

Как две сковороды поверх огня,
И от ступней по темя острупевших.

Поспешней конюх не скребет коня,

Когда он знает — господин заждался,
Иль утомившись на исходе дня,

Чем тот и этот сам в себя вгрызался

Ногтями, чтоб на миг унять свербеж,
Который только этим облегчался.

Их ногти кожу обдирали сплошь,

Как чешую с крупночешуйной рыбы
Или с леща соскабливает нож.

«О ты, чьи все растерзаны изгибы,

А пальцы, словно клещи, мясо рвут, —
Вождь одному промолвил, — не могли бы

Мы от тебя услышать, нет ли тут

Каких латинян? Да не обломаешь
Вовек ногтей, несущих этот труд!»

Он всхлипнул так: «Ты и сейчас взираешь

На двух латинян и на их беду.
Но кто ты сам, который вопрошаешь?»

И вождь сказал: «Я с ним, живым, иду

Из круга в круг по темному простору,
Чтоб он увидел все, что есть в Аду».

(Перевод М. Лозинского)

В одном из последних кругов они встречают учителя Данте Брунето Латини, который здесь находится как преступник против естества, то есть содомит. Данте воскликнул:

Горек мне сейчас
Ваш отчий образ, милый и сердечный,
Того, кто наставлял меня не раз.

Среди тиранов поэт поместил Александра Македонского. Там же Аттила. Тираны мучаются в кипящем потоке.

В девятом круге, самом страшном, находятся предатели родины, предатели друзей. Среди них первый убийца на земле — Каин. Все они вмерзли в ледяное озеро Коцит.

С помощью небесного ангела и дракона Гериона путешественники достигают центра Ада — здесь средоточие мирового зла и уродства — Люцифер.

Люцифер имеет три головы, в каждой из которых — по грешнику, три самых страшных преступника: Иуда, предавший Христа, Брут и Кассий, предавшие Юлия Цезаря.

Начинается подъем по Чистилищу. К Раю. Здесь тоже конкретные люди, конкретные судьбы.

В Раю Данте встречает Беатриче. Устами возлюбленной он корит себя за то, что шел иногда «дурной стезей», что устремлялся к «обманным» благам.

Данте доходит до Эмпирея, вершины Рая. Здесь живут Бог и ангелы и блаженные души. Тут все невещественно, Бога узреть нельзя. Образ Бога — это мысль Бога в ее лучезарности, всемогуществе и необъятности.