100 великих рекордов военной техники

Тайна создания советской атомной бомбы, как известно, стоит на трех «китах»: блистательная работа советской разведки, бескорыстная и героическая деятельность помогавших ей западных левых физиков и дипломатов, подвижнический труд советских ученых и инженеров, а также не забудем и муки сотен тысяч заключенных – безвестных жертв советского атомного ГУЛАГа, положивших свои жизни на алтарь ядерного костра.

Так или иначе, но атомная бомба в СССР была создана в фантастически сжатые, рекордные сроки. Говорят, если бы мы промедлили еще год-два, мир сегодня был бы другим.

С 40-х годов ХХ века работа внешней разведки в СССР была построена так, что получаемые агентурными службами сведения могли реализоваться в практические решения только после их оценки лично И.В. Сталиным. Именно его недоверие к донесениям зарубежных агентов, не раз сигнализировавших о подготовке вторжения гитлеровских войск на территорию СССР, и послужило основанием для катастрофических поражений Красной армии в первые месяцы Великой Отечественной войны.

Разведывательным данным об атомной бомбе также предстояла предварительная оценка вождем. Но теперь он уж был научен горьким опытом и не отмел поступивших данных.

Между тем в течение 1942 года советская разведка получила огромное количество документов по урановой проблеме. Шли они по разным каналам и из различных источников. Из Англии наиболее ценные сведения поступали от Клауса Фукса, физика-атомщика, уехавшего в 1933 году из Германии, и от Джона Кэрнкросса, секретаря одного из министров военного кабинета. Из США информация поступала от Бруно Понтекорво, эмигранта из Италии, близкого сотрудника знаменитого Энрико Ферми, строившего в 1942 году первый в мире урановый реактор.

Все трое сочувствовали коммунистам, и передача в СССР сведений об атомной бомбе осуществлялась по их собственной инициативе, безвозмездно. Шла она в форме обстоятельных научных отчетов и расчетов, копий исследований, патентов и других документов.

Понять суть дела могли лишь ученые, а их не подпускали к сейфам НКВД больше года. Лишь в середине 1942 года Сталин получил краткие отчеты об атомной бомбе, представленные независимо друг от друга главой НКВД Берией и Кафтановым, научным консультантом Государственного комитета обороны.

Оба доклада ввиду особой секретности были устными. Берия сообщил Сталину о выводах разведки. Кафтанов доложил о письме на имя Сталина от физика Флерова, объяснившего суть цепной реакции, что из себя представляет атомная бомба и почему Германия или США могут овладеть этой бомбой в не столь отдаленном будущем.

Сталин, походив по своему кабинету, подумал и сказал: «Нужно делать».

Программа по атомной бомбе требовала лидера, крепкого организатора. Сталин понимал, что это должен быть авторитетный и крупный ученый. Среди академиков наиболее подходящими по авторитету были Абрам Иоффе, Виталий Хлопин и Петр Капица. Однако академики мало подходили для тесной кооперации с НКВД. Да и сами они под тем или иным предлогом старались увильнуть от участия в атомном проекте. Петру Капице, к примеру, это даже стоило ссылки на дачу и лишения должности директора созданного им же Института физических проблем.

Из числа более молодых физиков-атомщиков «на ковер» к Сталину вызывались Георгий Флеров, Игорь Курчатов, Исаак Кикоин, Абрам Алиханов и Юлий Харитон. Наилучшее впечатление на вождя народов произвел самый молодой и никому еще не известный И.В. Курчатов.

На него он и сделал ставку.

Распоряжение Государственного комитета обороны (ГКО), формально возложившее на Курчатова научное руководство работами по урану, было принято 11 февраля 1943 года.

А уже 10 марта при Академии наук СССР был создан секретный институт атомной энергии, названный для конспирации Лабораторией № 2. Причем, чтобы подчеркнуть особые оборонные цели нового академического центра, Курчатов был назначен не директором, а начальником лаборатории. Кроме того, Сталин наделил новоявленного начальника чрезвычайными полномочиями по мобилизации необходимых для решения «урановой проблемы» человеческих и материальных ресурсов.