100 великих спортсменов

Случилось немыслимое: Эдвин Мозес проиграл забег. Этого было достаточно, чтобы полные обожания испанцы были поражены. А Мозес сразу же утратил место в своей главе истории, поскольку, повинуясь уже, наверное, безусловному рефлексу, он начал было совершать круг «почета», что заставило одного из обозревателей заметить: «Наверно, он настолько привык совершать эти круги, что побежал вокруг поля, даже несмотря на то, что ему не удалось одержать победу». Сперва трибуны охватило странное молчание. А потом негромкий ропот начался в самых недрах стадиона, и двенадцать тысяч голосов начали скандировать его имя, а двенадцать тысяч пар рук разразились громогласной овацией. А потом, отвечая на его знаменитую улыбку, публика принялась скандировать так, как принято на победоносной корриде: «Тореро! Тореро! Тореро!»

Его удивительное господство в барьерном беге закончилось; оказалось, что и Эдвина Мозеса можно побеждать. Но теперь обычно неразговорчивый Мозес наперекор своему характеру сказал: «Я вернусь, потому что они раздразнили меня. А я не ощущал такой жажды борьбы уже много лет».

Три месяца спустя на мировом первенстве в Риме он выполнил свое обещание, опередив и Гарриса и Шмидта по фотофинишу, восстановив тем самым свою репутацию мастера бега на 400 метров. На короткое время. А потом он совершил двенадцатиминутный круг почета, на сей раз заслуженный, и сказал: «Я создал чудовище. Мне становится все трудней и трудней побеждать».

А потом Мозес, дряхлым уже старцем (естественно, по легкоатлетическим стандартам), в возрасте тридцати трех лет попытался завоевать свою третью золотую медаль на Олимпийских играх 1988 года в Сеуле, но встретился с неудачей, оставшись всего лишь бронзовым призером. Время наконец догнало его (хотя по иронии судьбы его бронзовый результат оказался выше всех его золотых).

Бег, как говорил сам Мозес, давался ему все «трудней и трудней». Даже этот великий мастер, потративший годы на вычисления, не сумел вычислить ту формулу, которая позволила бы ему сохранить юность. Тем не менее цифры свидетельствуют о том, что Эдвин Мозес был величайшим барьеристом всех времен.

РОД ЛЕЙВЕР (родился в 1938 г.)

В 1938 году произошло три на первый взгляд ничем не примечательных события, в значительной мере сформировавшие не только будущее, но и саму основу такого вида спорта, как теннис.

Именно в этом году Дон Бадж не только стал первым игроком, завоевавшим «Большой шлем» в теннисе, но и возглавил команду Соединенных Штатов, со счетом 3:2 победившую Австралию в финале Кубка Дэвиса. В этом же самом году стройный и светлоголовый австралиец по имени Гарри Хопман впервые появился на мировой теннисной сцене в качестве капитана австралийской команды на Кубке Дэвиса, ознаменовав этим эпоху доминирования Австралии в мировом теннисе. А еще на другом конце света, в Квинсленде, Австралия, родился рыжеголовый мальчик по имени Родни Джордж Лейвер.

Сопоставив все эти факты, вы получите начало истории о Роде Лейвере и о том, как он сумел превзойти Дона Баджа, обладателя права собственности на идею «Большого шлема», который он дважды выигрывал, сделавшись при этом одним из величайших игроков во всей истории тенниса.

Но сперва о Гарри Хопмане, начинающем ее вторую часть. Прозванный Лисом своими соотечественниками, Хопман был на Кубке Дэвиса 1938 года капитаном австралийской команды, которая проиграла в финале обладателям чемпионского титула, сборной Соединенных Штатов со счетом 3:2. В следующем году Хопман и его австралийцы изменили результат на противоположный и перевезли Кубок в Австралию, где он и оставался на длительном хранении все то время, пока бушевала более жестокая битва – Вторая мировая война.

После начала войны Хопман исчез в финансовом мире Мельбурна, чтобы вновь возникнуть в 1950 году и возглавить команду Австралии. И что же ему пришлось возглавлять? Если некогда теннис в Австралии представлял собой увеселение привилегированного меньшинства, приложение к приемам в саду, то к 1950 году в него играли двести пятьдесят тысяч игроков – в климате, подобно калифорнийскому, стимулирующему занятия спортом под открытым небом.

Гарри Хопман обозрел ряды молодых игроков взглядом опытного сержанта, выбирающего среди новобранцев, и занялся муштрой. Во-первых, он отделил от стада двух молодцов, Фрэнка Седжмена и Кена Макгрегора, уже облепленных достижениями, словно побывавшие в заморской поездке чемоданы ярлыками, и отправился за океан, чтобы бросить вызов команде Соединенных Штатов в борьбе за Кубок Дэвиса 1950 года. Седжмен и Макгрегор самым успешным образом достигли свою цель, так как они возвратились с серебряной салатницей и в 1951, и в 1952 годах.