100 великих загадок истории Франции

Но вот она решила, что не «умрет от стыда», влюбившись в молодого Ля Бланшери, писателишку, которого она приняла за нового Руссо. Однажды ее глаза открылись:

«Я не нахожу в Ля Бланшери возвышенной материи, которая мне так необходима».

Затем она обнаружила, что он носит перья на своей шляпе. Это было уже слишком:

«Это украшение ремесленника, а не философа!»

И роман закончился, не успев начаться.

Место в ее сердце освободилось для Жана-Марии Ролана, который был старше Манон на целых двадцать лет. В тот год, когда родилась юная Флипон – в 1754-м, – он был уже «назначен самим министром торговли в корпус инспекторов мануфактур». Это был скучнейший «научный червь», создание без фантазии. Однако он был светилом в своей профессии. В тканях не было никаких секретов для него. Он обладал, как и Манон, «любовью к труду, пристрастием все подмечать и записывать без конца». Он писал серьезные работы, но нечитабельные. Вольтер принимал его в Ферне. Но он вовсе не был Дон Жуаном. Во время визита к прекрасной Манон-философу он был даже неловок, заявив, что книга аббата Реналя «История Индий», которую так хвалила Манон, «бабское произведение, годное только для туалета». Что до будущей мадам Ролан, то у нее был сильнейший насморк, она страдала от этого и «чувствовала себя полной тупицей».

Между ними не сверкнула молния. Их первая встреча состоялась в 1776 г., а свадьба – в 1780 г. Долгие годы эти странные влюбленные с «воспаленными мозгами» сомневались, не решались, расставались, анализировали друг друга и обменивались письмами. Виновата в этом была Манон. Она была неприятно шокирована его первым страстным поцелуем.

«Я признаюсь, что Ваши ухаживания меня волнуют и в то же время ужасают. Они лишают наше общение той счастливой уверенности, свободы и легкой фамильярности, благородной и трогательной, рожденной добродетелью. Мне кажется, что глубокое чувство дружбы не может быть выражено подобной лаской… Я не почувствовала ее, и мое сердце с печалью это отметило; не тревожь мой покой, чтобы я могла тебя любить всегда, всегда».

Многоопытный месье Ролан был озадачен философией Манон и не знал, что делать.

«Я не могу любить тебя по законам метафизики, у меня есть только сердце, которое я мог бы предложить. Оно живое, искреннее, и очень чувствительное: оно тебя любит… Вот вся моя философия… Мой друг, не бойся быть счастливой, пользуйся тем, чем тебя наградила природа».

Наконец все уладилось, хотя и не совсем. Манон была уже согласна выйти замуж, а ее отец, который не был в восторге от «престарелого» жениха, всячески оттягивал свадьбу. Мученики философии рыдали – один в Амьене, другой в Париже, – и Манон писала Ролану душераздирающие письма, которые распаляли огонь в сердце сорокалетнего влюбленного: «Ты меня любишь, ты будешь меня любить всегда, я знаю, я верю и я это чувствую. Я предназначена тебе. Живу только для того, чтобы сеять цветы там, где ты пройдешь. Пусть нежное доверие защитит нас от охлаждения в разлуке и безнадежности, нам воздастся за терпение».

И вот свадьба состоялась. Замужество обернулось для Манон жестоким разочарованием. Она это признавала сама: «То, что произошло в первую брачную ночь, меня неприятно шокировало».

На самом деле ее шокировало открытие, что Ролан обычный мужчина: «Его жизнь, его привычки – все было связано с его работой, поэтому я его воспринимала бесполым философом, который жил только ради своей идеи». А философ предъявлял ей свои требования: жена должна петь и играть, пока он лежит на диване, разыскивать материалы для его работы, переписывать, вычитывать, исправлять ошибки в его статьях, и самое ужасное – заниматься стряпней, не забывая о больном желудке и печени мужа. Ей это очень не нравилось, но Манон не решалась признаться: «Я так уважала мужа, считала его мнение бесспорным и так боялась даже облачка недовольства на его лице. Ролан всегда был так уверен в своей правоте, что только через несколько лет я осмелилась ему возражать».

Если бы Ролан призадумался над своей семейной жизнью, он понял бы, что его красавица жена достойна и других радостей, кроме вычитки типографских ошибок в его статьях о хлопке или бархате. Уйдя полностью в свою работу, эгоист не по злобе, он искренне считал, что жена должна быть счастлива и горда тем, что разделяет его жизнь – скучную и бесцветную. Он был бы очень удивлен, этот бравый месье Ролан, любящий свою жену на свой манер, если б кто-нибудь ему сказал, что темперамент и яркая личность Манон требуют меньшего эгоизма и большего внимания. Манон сама это поняла и записала в дневнике: «Выйдя замуж с самыми серьезными намерениями, я не нашла в браке того, что меня так привлекало, при том, что я полностью посвятила себя мужу не по расчету, а по собственному желанию. Мой супруг вполне счастлив, но мне для полного блаженства чего-то не хватает».