100 великих загадок истории

О Хрущёве написаны горы литературы. Психологическая характеристика его хорошо известна (а у старшего поколения — ещё на памяти). В нём причудливо сочетались самые, казалось бы, несовместимые качества — прогрессивные устремления и дремучее невежество, трезвый, практический ум и безудержное прожектёрство, демократизм и откровенное самодурство, практическая смётка и идеализм, святая вера в скорейшее наступление «коммунизьма» (он до конца жизни так и не научился правильно выговаривать это слово). След, оставленный им в истории, тоже противоречив и неоднозначен. Много сделано им хорошего — либерализация общества и освобождение его от страха массовых политических репрессий, реабилитация репрессированных, улучшение материального благосостояния народа (в том числе жилищных условий) и др. Но немало было и откровенной дури — разделение райкомов и обкомов на промышленные и сельскохозяйственные, насаждение кукурузы чуть ли не за Полярным кругом, причём непременно квадратно-гнездовым способом и пр.

В нашу задачу не входит подробный анализ личностных качеств Хрущёва. Отметим лишь те черты, которые представляют интерес для нашего расследования, которые могли сделать его участником антисталинского заговора.

Во-первых, Хрущёв был не робкого десятка. Он обладал способностью на смелые, решительные поступки. Больше того, была в нём даже некоторая авантюристическая жилка, иногда с налётом этакой чисто русской удали. Поэтому при наличии достаточных мотивов и побудительных причин он (в принципе) вполне мог решиться и на такую авантюру.

Вообще всех сталинских соратников по этому признаку можно разделить на две категории (разумеется, с какой-то долей условности). Одни — беспредельно, по-собачьи преданные вождю, безоговорочно оправдывающие любые его поступки (например, Молотов, по некоторым данным — также Каганович). Другие — циничные, расчётливые политики, не верящие ни в Бога, ни в чёрта, готовые в любой момент предать и продать кого угодно, для которых личная преданность Сталину была лишь маской, мимикрией, суровой необходимостью соблюдения правил игры (яркий пример — Берия).

Хрущёв относился к промежуточной категории. На первых порах он был беспредельно ему предан, находился под сильным влиянием его магии, личного обаяния (Сталин, когда хотел, мог быть очень обаятельным; это отмечали многие, особенно иностранцы). Но постепенно началось разочарование, которое со временем перешло в полное неприятие. Хрущёв, конечно, не мог не быть замешанным в сталинских репрессиях (в то время и на таком посту такое было невозможно). Но он искренне жалел репрессированных, многих из которых знал лично и глубоко уважал. И вообще, Хрущёв хотя и был способен на жёсткие поступки (вспомним, например, расстрел рабочих в Новочеркасске), но в целом мстительным и кровожадным не был. Мог, конечно, в горячке наломать дров, но часто впоследствии об этом жалел (например, по многим свидетельствам, будучи на пенсии, он очень сожалел о гонениях на художников и поэтов). Поэтому сталинская жестокость, полное безразличие к судьбам отдельных людей не могла ему импонировать.

И ещё одна очень важная для нас психологическая деталь. В ближайшем сталинском окружении Хрущёв нередко выступал кем-то вроде шута. Люди по-разному относятся к постоянным издёвкам и насмешкам со стороны более сильных. Одни терпеливо их сносят, прощая своему кумиру всё. Тот же Молотов до конца жизни оправдывал буквально все поступки Сталина, даже арест своей жены. Хрущёв был вылеплен из другого теста. Все эти сталинские шутки глубоко его ранили, психологически травмировали. Чаша терпения переполнялась постепенно, внешне ранее ни в чём не выражаясь. Хрущёв не раз рассказывал, какой холодок шёл у него по спине после сталинских шуток типа: «Ну что, расстреляем Микиту или лучше пусть он нам гопака спляшет? Ладно (после некоторого раздумья), пусть спляшет». И Хрущёв плясал. Но всё это откладывалось и накапливалось в глубинах психики, ожидая своего детонатора. Поэтому Хрущёв — кандидатура для предполагаемого заговора весьма подходящая.