100 великих загадок истории

Интересное объяснение этому событию даёт в своих воспоминаниях Хрущёв. Он пишет, что когда они вчетвером приехали к Сталину и выяснили обстановку, то «…посчитали, что неудобно нам появляться у него и фиксировать своё присутствие, раз он находится в столь неблаговидном положении. Мы разъехались по домам». Вот так просто, двумя фразами объясняется столь дикая ситуация. В этом хрущёвском объяснении для нас интересно два момента. Во-первых, он признаёт, что первыми прибыли именно они — Берия, Маленков, Хрущёв и Булганин. ‹Как говорилось, количество приехавших указывается в различных источниках по-разному. Охранники называют только двоих — Берию и Маленкова. Мы думаем, причина расхождений в следующем. Приехали они вчетвером, но в охранную комнату вошли только двое. По всей вероятности, миссия по изоляции Сталина была возложена на Берию — его всё-таки охрана боялась и слушалась. Хрущёв решил, видимо, без особой необходимости лишний раз «не светиться».› И, во-вторых, его интерпретация является типичнейшим примером объяснения преступных действий. Преступник всячески стремится избежать подробностей своих неблаговидных действий. То же самое мы видим у Хрущёва. Никаких других аргументов, кроме чисто этических («неудобно»), у него нет. Ну неудобно было самим войти, но врачей-то вызвать можно было. Врачу всё удобно, всё можно, он может осмотреть любого больного. Но Хрущёв даже не пытается хоть как-то объяснить. Походя, вскользь приводит он этот единственный хилый аргумент, и скорее, бегом — дальше, к другим вопросам, о которых говорить не так неприятно.

Дальнейшие события, происходившие вокруг умирающего Сталина, для нас интереса не представляют. За исключением, разве что, одной детали. По многим описаниям, перед самой смертью он вдруг поднял кверху левую руку и не то указал куда-то вверх, не то пригрозил. Потом этот жест получил у разных авторов самые разнообразные толкования, вплоть до самых мистических. Я думаю, расшифровать его несложно. Известно, что Сталин до самой смерти находился (почти всё время) в полном сознании, только не мог двигаться и говорить. Всё происходящее он хорошо понимал. И поскольку за десятилетия безраздельной власти он привык к подобострастному преклонению, поведение приближённых его шокировало. Естественно, его переполняло негодование. Поэтому этот жест мог означать только одно (в вольном словесном изложении, конечно): «Вот я вас, сукины дети!» Но «сукины дети» знали, что делали, знали, что им бояться нечего. Поэтому вели себя нагло и уверенно.

Итак, подведём итоги нашего расследования по этому пункту.

В ночь, после которой вождя хватил удар, он был оставлен без прислуги и охраны. После этого он был на сутки лишён медицинской помощи, даже не был переодет. Последними из руководства страны, с кем Сталин общался до удара, были Берия, Маленков, Хрущёв и Булганин. Первыми, кто появился после удара, были тоже они. Думается, только этих фактов вполне достаточно для вынесения им обвинительного вердикта. А с учётом ранее рассмотренных косвенных доказательств — тем более. Ведь далеко не каждое убийство совершается прилюдно. Вовсе не по всем делам об убийстве имеются свидетели-очевидцы. И тем не менее многие из них успешно раскрываются. Нередко истину удаётся установить лишь на основании косвенных доказательств, улик, если будет собрана достаточная их совокупность, восстановить картину происшедшего по крохам. В нашем случае, мы думаем, налицо именно такая ситуация.

Но у следствия в запасе есть ещё аргументы. Они касаются нашего последнего пункта расследования — посткриминального поведения подозреваемых.

Начнём с проговоров. Здесь наиболее благодатным объектом является Хрущёв. И потому, что он пожил подольше некоторых своих подельников, и потому, что возможностей для публичных выступлений у него было побольше, а главное — по характеру был он человеком весьма словоохотливым…

В докладе на закрытом заседании XX съезда КПСС Хрущёв прямо заявил, что Сталин намеревался ликвидировать старых членов Политбюро. То есть проговорился, что они действительно знали о нависшей над ними смертельной угрозе. Конечно, это высказывание можно расценить и как политический ход, желание максимально сгустить краски, вызвать антисталинские настроения. Но тогда всё же лучше бы было говорить об угрозе для всего ЦК, а не только Политбюро (причём даже не всего его, только «старых членов»). Это имело бы гораздо больший эффект. Поэтому скорее всего здесь именно проговор.