100 великих загадок русской истории

Николай Васильевич Гоголь… Легенда, связанная с его смертью, заставляет содрогнуться: похороненный заживо… Чтобы сразу развеять миф, скажем, что такая версия не нашла документальных подтверждений.

Николай Зенькович, известный документалист и исследователь многих загадочных событий прошлого, изучил массу источников, в том числе и заключение врачей. И хотя медицинское заключение довольно неопределенное, он утверждает, что Гоголь не был похоронен в состоянии летаргического сна. По мнению Зеньковича, на врачей могло повлиять завещание самого Гоголя.

Долгое время считалось, что Николай Васильевич завещания не оставил, но на самом деле оно было: Гоголь составил его за семь лет до смерти. В частности, он писал: «Завещаю тела моего не погребать до тех пор, пока не покажутся явные признаки разложения. Упоминаю об этом потому, что уже во время самой болезни находили на меня минуты жизненного онемения, сердце и пульс переставали биться».

Тем не менее летаргического сна в момент смерти не было. Почему же тогда при перезахоронении в гробу обнаружили скелет с повернутым набок черепом? Этот факт подвигнул Андрея Вознесенского на стихотворение:

Вскройте гроб и застыньте в снегу.
Гоголь, скорчась, лежит на боку.
Вросший ноготь подкладку порвал сапогу.

А как же было на самом деле? В мае 1931 года в связи с ликвидацией части некрополя у Данилова монастыря состоялось перезахоронение Николая Васильевича Гоголя. На церемонии присутствовали многие литераторы: Всеволод Иванов, Юрий Олеша, Михаил Светлов и другие. Когда вскрыли гроб, всех поразила необычная для покойника поза.

Но оказалось, что в том нет ничего удивительного. Как объяснили специалисты, первыми обычно подгнивают боковые доски гроба. Они самые узкие и непрочные. Крышка под тяжестью грунта начинает опускаться, давит на голову погребенного, и та поворачивается набок на так называемом атлантовом позвонке. Профессионалы по эксгумации утверждают, что такую позу покойников они встречают довольно часто. Однако всем известная мнительность Николая Васильевича Гоголя, его вера в загробные таинства покрыла налетом загадочности не только его смерть, но и сожжение рукописи второго тома «Мертвых душ».

Гоголь в последние годы своей жизни сильно пал духом: не принимал знакомых, оставался по ночам один, много времени проводил в молитвах, плакал, постился, думал о смерти, старался оставаться в кресле, считая, что постель будет для него смертным одром.

Перезахоронение писателя породило много толков. Посетившие могилу литераторы не обнаружили там тяжелого камня, напоминавшего очертаниями Голгофу. Не увидели они также и черного мраморного креста. Они исчезли. А через 20 лет камень появился на могиле писателя Михаила Булгакова. Тогда и вспомнили булгаковскую фразу из письма: «Учитель, укрой меня своей чугунной шинелью!» Но и это объяснилось просто. Вдова Булгакова камень обнаружила случайно среди обломков в сарае гранильщиков Новодевичьего кладбища. Зная любовь мужа к Гоголю, попросила перенести его на могилу.

Вера в чудо, трепет перед мистическими совпадениями, уверенность в исключительности своего пути занимали не последнее место и в жизни и творчестве великого писателя Федора Михайловича Достоевского.

В начале нашего столетия много писали о том, что Достоевский страдал очень тяжелыми припадками. Но современная медицина вносит свои коррективы в диагноз «падучая болезнь», хотя и не отрицает существенных болезненных проявлений в психике писателя.

Могила Н.В. Гоголя на Новодевичьем кладбище

Романтическая, но мрачная легенда о тяжелой эпилепсии Достоевского поддерживалась, по мнению близких ему людей, как самим Достоевским, так и его друзьями. Федор Михайлович интенсивно лечился от различных заболеваний у русских и зарубежных специалистов самого высокого ранга, но по поводу эпилепсии за медицинской помощью никогда не обращался.

Всех вводит в заблуждение то, что в своих произведениях Достоевский говорит о «священной болезни» с особым волнением, с мистическим ужасом. Многие его герои – изверг Смердяков, «святой» князь Мышкин, пророк «человека-бога» нигилист Кириллов – эпилептики. Припадки были для Достоевского как бы страшными провалами, просветами, внезапно открывшимися окнами, через которые он заглядывал в потусторонний мир.

Софья Ковалевская, вспоминая его первый эпилептический припадок, подчеркивает, как важен был для Достоевского этот аспект его жизни. Она пишет, что его болезнь началась не на каторге, а на поселении. Он уже долгое время страдал от одиночества и вдруг к нему нежданно-негаданно приехал его старый товарищ. Это было в ночь перед Святым Христовым Воскресеньем. Они увлеклись беседой, забыли о празднике и просидели всю ночь напролет дома. Говорили обо всем. Коснулись наконец религии.