100 великих женщин

Дома Шарлотту охватила страшная тоска по любимому. Её могли спасти только письма — иллюзорные беседы с желанным человеком, и она взялась за перо. Что ж, она ничего не придумала нового, кроме обычного женского вскрика, обращённого к уже «глухому» равнодушному человеку: «Мсье, беднякам немного нужно для пропитания, они просят только крошек, что падают со стола богачей. Но если их лишить этих крох, они умрут с голода. Мне тоже не надо много любви со стороны тех, кого я люблю… Но Вы проявили ко мне небольшой интерес… и я хочу сохранить этот интерес — я цепляюсь за него, как бы цеплялась за жизнь…» На полях этого письма её учитель записал фамилию и адрес своего сапожника и счёл разумным не отвечать своей экзальтированной корреспондентке.

К середине 1940-х годов жизнь сестёр Бронте стала особенно беспросветной, безрадостной и пустой. Ещё кровоточила любовная рана Шарлотты, умер молодой Уэйтмен, затею собственной школы пришлось оставить после смерти тётушки, но самым больным местом семейства Бронте стал Брэнуэлл. Пристрастие к опиуму и спиртному доводило его до исступления. Дни и ночи в Хауорте были отравлены ожиданием дикой выходки с его стороны, весь дом жил в невероятном напряжении. И вновь путь к свету указала старшая Шарлотта, единственная из всего семейства не утерявшая жизненной энергетики. Осенью 1845 года она случайно обнаружила тетрадь Эмили, в которой оказались стихи, чрезвычайно удивившие старшую сестру: они «не походили на обычную женскую поэзию… были лаконичны, жёстки, живы и искренни… Моя сестра Эмили была человеком необщительным, и даже самые близкие и дорогие ей люди не могли без спросу вторгаться в область её мыслей и чувств. Несколько часов потребовалось, чтобы примирить её со сделанным мною открытием, и — дней, чтобы убедить, что стихи её заслуживают опубликования».

Идея Шарлотты оказалась проста: почему бы не объединить стихи, написанные всеми тремя сёстрами, в единый поэтический сборник. При этом согласие Эмили было совершенно необходимым, потому что именно её стихи представляли наибольший художественный интерес. Надо сказать, что Шарлотта уже имела некоторый опыт общения с литературным миром, несколько лет назад она послала собственные вирши знаменитому поэту так называемой «озёрной школы» — Саути. Мэтр ответил: «Праздные мечтания, в которых вы ежедневно пребываете, способны нарушить покой вашего ума, и, поскольку обычные дела покажутся вам пошлыми и никчёмными, вы почувствуете себя неспособной к их исполнению, не сумев стать пригодной к чему-нибудь ещё. Литература не может быть уделом женщины и не должна им быть. Чем больше женщина занята свойственными ей обязанностями, тем меньше у неё остаётся досуга для литературы…» Мысль Саути была прозрачна, как христова слеза: к чему женщине заниматься поэзией, когда природой она предназначена для другого. И так он уверился в непогрешимости своего мнения, что даже похвастался в письме одному знакомому, как наставил на путь истинный заблудшую девичью душу: «Кажется, она старшая дочь пастора, получила хорошее образование и похвально трудится гувернанткой в какой-то семье…»

К великому счастью, мир наш гораздо интереснее, чем людское представление о нём, и никто, даже знаменитый поэт, не знает, сколь «неисповедимы пути господни». Умиротворённое самомнение подвело Саути. «Бедная девица» не только занялась литературой вопреки мудрости житейской, но ещё и добилась успеха и славы.

Однако спустя почти десять лет после переписки с поэтом, Шарлотта, которой уже было тридцать, решила не афишировать то, что она женщина, чтобы не раздражать читателя. В мае 1846 года за её авторский счёт вышла первая книга сестёр Бронте: «Стихотворения Керрера, Эллиса и Эктона Беллов». «Братья», были отмечены в статье солидного литературного критика, но самой высокой похвалы удостоился, конечно, Эллис Белл (Эмили), «беспокойный дух» которого произвёл на свет «столь оригинальные» стихотворения.