100 запрещенных книг. Цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Что в Советском Союзе сказали бы про инженера, врача, биолога или химика, который, сделав важное открытие в своей области или разработав новое изобретение, продал бы его сначала за границу? Ведь прав был бы тот, кто такого изобретателя назвал бы предателем интересов Советского Союза, вредителем. Писательская продукция, как и всякая иная творческая продукция, — принадлежит Советскому Союзу прежде всего. Что же следует сказать, когда творчество автора, проданное за границу, направлено своим острием против Советского Союза? Ведь это же вредительство квалифицированное! Мы надеемся, что другие писатели, упомянутые Б. Пильняком, сообщат через «Литературную газету» советской общественности, как и в каком виде их произведения попали за границу и как они к этому недопустимому (мягко выражаясь) явлению относятся».

Партийный деятель и литературный критик Борис Ольховский вторил Волину в «Комсомольской правде» (1929, 31 августа), называя Пильняка писателем, который «окончательно порвал с попутничеством пролетарской революции […] и стал «попутчиком» буржуазной контрреволюции».

Было принято считать, что инициатором травли была РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей), самая бескомпромиссная по отношению к «попутчикам» литературная организация своего времени. Однако и условность предлога (советские писатели и до и после 1929 года печатались за границей) и скоординированность публикаций по «делу» в печати предполагают иной масштаб кампании.

Ободренные газетными публикациями, протесты начали высказывать — одно за другим — литературные объединения. Сибирская литературная группа «Настоящее» потребовала высылки писателей из Советского Союза.

Сначала ленинградское, а затем московское отделения ВСП были вынуждены осудить своих руководителей. Единственной возможностью борьбы оставался индивидуальный протест: 21 сентября 1929 Борис Пастернак и Пильняк заявляют о выходе из членов ВСП, в октябре заявления об уходе подают Михаил Булгаков и Анна Ахматова, позже — другие писатели.

Несколько позже покаяться и работать вместе с советской общественностью со страниц «Литературной газеты» предлагалось и Замятину. Однако Замятин наотрез отказался от покаяния — он заявил о выходе из ленинградского отделения Союза писателей и написал в редакцию «Литературной газеты» издевательское письмо. Он утверждал, что публичного признания ошибок и отказа от своего произведения не требовала даже царская цензура.

Позже, в 1931 году, в письме Сталину Замятин описывал историю травли, называя себя «чертом советской литературы»:

«Для истребления черта, разумеется, допустима любая подтасовка — и роман, написанный за девять лет до того, в 1920 году — был подан рядом с «Красным деревом» как моя последняя, новая работа. Организована была небывалая еще до сих пор в советской прессе травля, отмеченная даже в иностранной прессе: сделано было все, чтобы закрыть для меня всякую возможность дальнейшей работы. Меня стали бояться вчерашние мои товарищи, издательства, театры. Мои книги запрещены были к выдаче из библиотек. Моя пьеса («Блоха»), с неизменным успехом шедшая во МХАТе 2-м четыре сезона, была снята с репертуара. Печатание собрания моих сочинений в изд[ательст]ве «Федерация» было приостановлено».

К концу 1929 года сообщения о кампании появились во многих зарубежных изданиях. Неожиданно Горький в статье «О трате энергии» осудил разгоревшийся скандал:

«У нас образовалась дурацкая привычка — втаскивать людей на колокольню славы, а через некоторое время сбрасывать их оттуда в грязь. Нужно помнить, что мы все еще не настолько богаты своими людьми, чтобы швырять ко всем чертям и отталкивать от себя людей, способных помочь нам в нашем трудном и великолепном деле».

Его следующую, еще более резкую статью «Все о том же» даже отказались печатать. Итоги кампании подвела статья Ю. Сазоновой «В защиту цензуры» в парижской газете «Последние новости»: «Цензурное нововведение большевиков немаловажное право на книгу заменило правом на ее автора. […] Теперь власть цензуры над книгой заменена личным крепостничеством автора: то, что не угодно власти нигде не должно быть напечатано».