100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2

Выход в начале октября 1836 года 15-го номера журнала «Телескоп» вызвал, как пишет редактор журнала Николай Надеждин своему помощнику Виссариону Белинскому, «ужасный гвалт», «большие толки» и «остервенение». Виной такому ажиотажу была статья «Первое философическое письмо» Петра Чаадаева. В рапорте генерала Перфильева, уже 15 октября поданном шефу жандармов графу А. X. Бенкендорфу говорилось, что статья «произвела в публике много толков и суждений и заслужила по достоинству своему общее негодование, сопровождаемое восклицанием: «как позволили ее напечатать?» В публике не столько обвиняют сочинителя статьи — Чеодаева, сколько издателя журнала — Надеждина, цензора же только сожалеют». Номер «Телескопа» был вместе с всеподданнейшим докладом доставлен государю. Упоминания о статье в периодике были запрещены. Волнение читающей публики выплескивалось в письмах. Директор Департамента иностранных вероисповеданий Филипп Вигель писал митрополиту Серафиму, называя Чаадаева «извергом»: «Среди ужасов французской революции, когда попираемо было величие Бога и царей, подобного не было видано. Нигде, нигде, ни в какой стране, никто толикой дерзости себе не позволил». Митрополит Петербургский, в свою очередь, возмущался в послании Бенкендорфу: «Суждения о России, помещенные в сей негодной статье, столько оскорбительны для чувства, столько ложны, безрассудны и преступны сами по себе, что я не могу принудить себя даже к тому, чтоб хотя одно из них выписать здесь для примера». Николай I тоже откликнулся (22 октября), но — резолюцией; впрочем, тоже достаточно эмоциональной: «Прочитав статью, нахожу, что содержание оной смесь дерзостной бессмыслицы, достойной умалишенного: это мы узнаем непременно, но не извинительны ни редактор журнала, ни цензор. Велите журнал закрыть, обоих виновных отрешить от должности и вытребовать сюда к ответу».

«Дело о запрещении журнала «Телескоп» — один из самых захватывающих сюжетов в истории русской цензуры. По подсчетам В. Сапова, опубликовавшего часть обширного документального наследства этого дела, журналу со статьей Чаадаева пришлось пройти семь инстанций: 1) III отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии; 2) Министерство народного просвещения; 3) Канцелярию Московского военного генерала-губернатора Д.В. Голицына; 4) московскую полицию; 5) московскую жандармерию; 6) Главное цензурное управление и подчиненные ему Московский и Санкт-Петербургский цензурные комитеты.

29 октября квартиру автора статьи обыскали и конфисковали бумаги. Чаадаева помещают под медицинский надзор, а министр народного просвещения С. С. Уваров циркулярно пригрозил неблагонамеренным цензорам и издателям судьбой «Телескопа». Известный цензор A.B. Никитенко писал в конце октября в дневнике: «Ужасная суматоха в цензуре и в литературе <…>…весь наш русский быт выставлен в самом мрачном виде <…> Подозревают, что статья напечатана с намерением, и именно для того, чтобы журнал был запрещен и чтобы это подняло шум <…> Думают, что это дело тайной партии». Созданная 5 ноября 1836 года следственная комиссия поначалу не знала, какую версию предпочесть и готовила, на всякий случай, обе — на выбор Государя: версию тайной партии, «школы, проникнутой адскими идеями», и версию слабоумного автора и цензора, выказывающего «нерадение по службе». Граф Татищев в секретном письме Уварову стоял за первый вариант подоплеки обнародования «Первого философического письма»:

«Факт его опубликования очень важен для правительства; он доказывает существование политической секты в Москве; хорошо направленные поиски должны привести к полезным открытиям по этому поводу. Принадлежит ли автор к тайным обществам, но в своем произведении он богохульствует против святой православной церкви. Он должен быть выдан церкви. Одиночество, пост, молитва пришли бы на помощь пастырским внушениям, чтобы привести домой заблудшую овцу».

(Примечательно, что позже Федор Достоевский постфактум предлагал аналогичный способ «приведения домой» заблудшего Чаадаева.)

Власть, однако, предпочла второй вариант толкования публикации. За это говорит и относительно скромный масштаб предпринятых репрессий и «официальная болезнь» Чаадаева. В этом контексте тон письма Бенкендорфа князю Д. В. Голицыну кажется издевательским: