100 знаменитых москвичей

Будущий «бог балета» родился 18 апреля 1940 г. в Москве, в семье рядовых работников фабрики по производству технического войлока. Отец, Виктор Иванович Васильев, работал шофером директора, а мать, Татьяна Яковлевна Кузьмичева, – начальником отдела сбыта. Послевоенная Москва жила своими проблемами, а у мальчишек была одна задача – не скучать. Вот и Володя «за компанию» с другом в 1947 г. пришел в хореографический кружок Кировского дома пионеров. И оказалось, что мир танца – это его стихия. Педагог Елена Романовна Россе, отметив особую одаренность мальчишки, сразу предложила ему перейти в старшую группу. Васильев быстро пошел «на повышение»: через год, занимаясь уже во Дворце пионеров, он вместе с ансамблем впервые выступил на сцене Большого театра с русскими и украинскими танцами, а в 1949 г. был принят в Московское академическое хореографическое училище в класс Е. Лапчинской. Затем одаренный юноша занимался у знаменитого премьера Большого театра М.М. Габовича, который точно отметил характерную особенность ученика: «…Володя Васильев танцует не только всем своим телом, но каждой клеточкой его, пульсирующим ритмом, плясовым огнем и взрывчатой силой».

Уже в годы учебы Васильев поражал редким сочетанием экспрессии, виртуозной техники с несомненным актерским талантом и умением перевоплощаться. На отчетном концерте выпускников в 1958 г. он не только показал традиционные вариации и па-де-де, но и создал исполненный глубокого трагизма образ 60-летнего ревнивца Джотто из балета «Франческа да Римини». Именно об этой роли были сказаны пророческие слова педагога МАХУ Тамары Степановны Ткаченко: «Мы присутствуем при рождении гения!»

Сразу же по окончании училища Васильев был принят в балетную труппу Большого театра, где поначалу у него были характерные роли: цыганский танец в опере «Русалка», лезгинка в опере «Демон», Пан в хореографической сцене «Вальпургиева ночь» – первая большая сольная партия. Но от проникновенного взгляда великой Галины Улановой не ускользнул огромный потенциал, еще дремлющий в молодом танцовщике, и она предложила ему стать ее партнером в классическом балете «Шопениана». Поверил в его талант и только начинающий тогда балетмейстер Юрий Николаевич Григорович. Он предложил 18-летнему выпускнику училища центральную партию в своей постановке балета С. Прокофьева «Каменный цветок», в которой Васильев сразу завоевал любовь и признание зрителей и критики. Последовали другие главные партии современного и классического репертуара: Принц («Золушка», 1959 г.), Андрей («Страницы жизни», 1961 г.), Базиль («Дон Кихот», 1962 г.), Паганини («Паганини», 1962 г.), Фрондосо («Лауренсия», 1963 г.), Альберт («Жизель», 1964 г.), Ромео («Ромео и Джульетта», 1973 г.).

Так практически сразу Васильев стал ведущим танцовщиком Большого театра, и балетмейстеры ставили главные партии в расчете на его удивительное мастерство. Но подлинным триумфом стала для Владимира роль Спартака в одноименном балете, поставленном Григоровичем на музыку Хачатуряна (1968 г.). «В 28 лет он станцевал роль, – напишет о нем великий танцовщик Асаф Мессерер, – которая сразу встала в тот избранный, имеющий общекультурное и вневременное значение ряд, где Лебедь Анны Павловой, Джульетта Галины Улановой, Кармен Майи Плисецкой… И при этом все писавшие о Васильеве сходились в одном: ничего "божественного" в "боге танца" нет – ни в лице, ни в фигуре. По-есенински русый, темноглазый; лицо хорошей лепки, но усталое, оно не привлекает. Словом, он не из тех, кому вслед оглядываются». И все же в танце Васильев превращался в бога. В каждой новой работе он опровергал установившееся мнение о своих возможностях артиста и танцовщика, доказывая, что он – действительно «гениальное исключение из правил» (М. Лиепа), личность, способная воплотить на сцене любой образ: и классического балетного Принца, и горячего испанца Базиля, и русского Иванушку, и безумно влюбленного восточного юношу, и мощного народного вождя, и кровавого царя-деспота.

Владимир обладал феноменальной техникой и тонким актерским мастерством, он умел перевоплощаться и удивительно тонко чувствовал музыку. Балетмейстеры называли Васильева «живым воплощением композиторского замысла». Он движением «акцентировал» и расставлял «интонации», как настоящий музыкант. «По разноликости он не идет ни в какое сравнение ни с кем, – сказал патриарх русского балета Ф. Лопухов, – он ведь и тенор, и баритон, и, если хотите, бас».