100 знаменитых символов советской эпохи

Для человека, мало знакомого с советскими реалиями, анекдот покажется несмешным и абсолютно бессмысленным. Однако смысл здесь заложен, и весьма неоднозначный. Во времена, когда преследовалось любое инакомыслие, цензура буквально под лупу просматривала каждое печатное слово, чтобы, не дай бог, не прошло что-нибудь подозрительное и опасное для власти, а любой телефон мог прослушиваться без всяких на то санкций и обязательных юридических процедур, говорить о самиздате надо было с осторожностью, общаясь языком полунамёков. Конечно, такая конспирация иногда выглядела совсем уж неуклюже, и люди сами смеялись над такими конспиративными приёмами. Правда, если о распространителях самиздата становилось известно «соответствующим компетентным органам», то тут уже было не до смеха. На языке советских законов это называлось так: «Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений, а равно распространение, или изготовление, или хранение литературы того же содержания». И дальше соответствующие выводы…

Люблю грозу в конце июня,
Когда идёт физкультпарад.
И мрачно мокнет на трибуне
Правительственный аппарат.

Автор этих строчек поэт Николай Глазков не любил и не хотел писать стихи о «строителях коммунизма» и «гениальных вождях трудового народа». Естественно, государственные издательства такую его поэзию не жаловали и печатать отказывались с завидной регулярностью. В общем, не светило поэту когда-нибудь увидеть свою книгу с названием какого-нибудь «издата» на титульном листе (в СССР подобным образом сокращалось слово «издательство», например Гослитиздат или Профиздат). И однажды, в конце 1940-х годов, Глазков на рукописи вместо предполагаемого издательства написал: «Самсебяиздат». Позже такое саркастическое сокращение преобразовалось в «самиздат», не переводимое на другие языки слово, обозначавшее подпольную систему тиражирования и распространения запрещённой властями литературы и публицистики. Появился и «тамиздат» — полиграфические издания, печатавшиеся за рубежом и нелегально ввозимые в СССР.

Если взглянуть шире на эти понятия, то «самиздат» и «тамиздат» существовали в России с незапамятных времён. Цари-батюшки не любили всяческую «ересь» не меньше, чем сменившие их коммунистические вожди. Недаром тот же Пётр I издал «Его Императорского Величества Указ о тех, кто взаперти пишет». «Житие протопопа Аввакума», «Прелестные письма» Емельяна Пугачёва, «Путешествие из Петербурга в Москву» Александра Радищева — типичные примеры дореволюционного самиздата. А герценовский «Колокол» или ленинская «Искра» — яркие представители «тамиздатовской» нелегальной прессы.

После прихода к власти в 1917 году большевики, основываясь на собственном опыте, почти сразу же обезопасили себя от влияния неподконтрольного печатного слова. Уже к середине 20-х годов все негосударственные средства массовой информации, типографии и издательства перешли под контроль Коммунистической партии и государства, независимость суждений и мысли в журналистике была искоренена, а вся издательская деятельность была поставлена под жёсткое давление цензуры.

В СССР самиздат как явление появился после начала хрущёвской оттепели и состоявшегося в 1956 году XX съезда партии. Интересно, что одним из первых образцов советского самиздата был знаменитый доклад Хрущёва «О культе личности Сталина». Доклад этот был закрытым и в официальной советской прессе в полном объёме опубликован только после начала перестройки, однако по стране ходило достаточно большое количество машинописных копий. И всё же расцвет самиздатовской культуры в стране связан не с политикой, а с поэзией. Интеллигенция, да и вся страна, буквально не могла надышаться воздухом свободы, который, казалось, нахлынул всерьёз и надолго, и с восторгом читала творения поэтов, за одно упоминание которых несколько лет назад можно было лишиться свободы.