И тут в августе 1853 года, как будто по иронии судьбы, в Ярославле была арестована группа мошенников, пытавшихся оформить в заклад не принадлежавшую им недвижимость. Фамилии этих арестованных не фигурировали в материалах следственной комиссии Шмакова, никто из них не был лично знаком с погибшей француженкой. И тем удивительнее для чинов ярославской полиции прозвучали слова одного из арестованных — отставного поручика Григория Скорнякова — о том, что он располагает существенной информацией о случившемся в ноябре 1850 года в Москве убийстве француженки и просит допросить его об этом. Он сообщил следующее: руководитель их преступной группы, некто Алексей Петрович Сергеев (лишен дворянского звания за убийство и сослан на каторжные работы в Сибирь) рассказывал ему об обстоятельствах убийства московской купчихи, которое он, Сергеев, и совершил. Сбежав из Сибири и узнав о том, что московский повеса Сухово-Кобылин тяготится многолетней связью с опостылевшей ему француженкой, Сергеев сделал предложение, от которого литератор был не в силах отказаться: всего за 1000 рублей ассигнациями он пообещал убить француженку.
Скорняков утверждал, что, согласно выработанному плану, француженку заманили в дом Сухово-Кобылина. При этом хозяину следовало обеспечить убийце беспрепятственное проникновение в свои покои. Именно для этого Сухово-Кобылин срочно переехал во флигель. Алиби литератору обеспечила Нарышкина. По словам Скорнякова, убийца неплохо поживился: по договору с Сухово-Кобылиным, драгоценности убитой Алексеев мог оставить себе. С тела убитой им женщины убийца снял бриллиантов более чем на 32 тысячи рублей ассигнациями.
Важным в показаниях Скорнякова было то, что он дал неплохое описание драгоценностей, похищенных убийцей. Такие детали легко проверяются, а потому если бы Скорняков выдумал свой рассказ, он не стал бы их упоминать. В целом Скорняков довольно точно воспроизвел последовательность событий после исчезновения СимонДюманш. Он даже рассказал о том, что полицейский «полковник Стерлинков» добился признательных показаний прислуги пыткой.
Протокол допроса Скорнякова, проделав немалый путь по канцеляриям министерства внутренних дел, наконец попал в московское присутствие правительствующего Сената, где и был приобщен к делу 18 апреля 1854 года. Самого Григория Скорнякова тогда же отправили под конвоем в Москву, дабы он мог лично рассказать сенаторам о сути сделанного им заявления. К тому времени статский советник П. М. Розов доказал непрофессионализм следователей, что было весьма неприятно для московских законников. Он предложил вернуть дело на доследование, после чего направить его в суд первой инстанции «для рассмотрения вновь» и, наконец, «расследовать упущения и противозаконные действия следователей». Не заявив прямо о подкупе следователей Сухово-Кобылиным, консультант министра тем не менее недвусмысленно дал понять, что в деле Симон-Дюманш не обошлось без взяток.
Но, бросая тень на Шмакова, петербургский консультант министра юстиции Розов косвенно попадал в Закревского. Клановые интересы высших московских чиновников в этом никак не совпадали с интересами петербургских должностных лиц. Конечно, министр мог бы отступить и больше не будоражить московских сенаторов. Но он не отступил. Нашла, как говорится, коса на камень, и Панин добился расследования «дела Дюманш» на заседании Государственного совета. Была учреждена новая следственная комиссия, в которую от министерства юстиции вошел оберпрокурор Сената статский советник Попов, от министерства внутренних дел — действительный статский советник Васильчиков, от корпуса жандармов — генерал-майор Ливенцов.
Со времени убийства Дюманш прошло уже более трех лет. Искать новые улики было бессмысленно, но были опрошены все, кто мог хоть что-то знать об этом деле. К тому же опасаясь, что Сухово-Кобылин, оставаясь на свободе, сможет воспрепятствовать работе комиссии, статский советник Попов предложил заключить его под арест, и 6 мая 1854 года тот вновь оказался под караулом. Был арестован и Иван Федорович Стерлигов, тот самый майор, который в свое время так ловко получил признательные показания от Ефима Егорова. Разумеется, бывший пристав отрицал все обвинения в добывании показаний незаконными методами, но 11 мая 1854 года в присутствии членов комиссии была проведена очная ставка между Стерлиговым и Егоровым. Каждый из ее участников стоял на своих прежних показаниях, однако Егоров был все же более убедителен. (После этой истории Стерлигову пришлось уволиться из полиции.)