100%

Все это время страна усиленно готовилась к войне. Огромная военная машина пришла в движение, и разгорелись бурные страсти. Конгресс принял закон о колоссальном военном займе, по всей стране велась пропаганда, и речи сторонников войны раздавались от Мэна до Калифорнии. Каждое утро Питер читал в местном «Таймсе» речи государственных деятелей и проповеди священников, карикатуры и передовицы, проникнутые пламенным патриотизмом. Питер беспрестанно поглощал их, и вскоре весь его внутренний мир преобразился. До сих пор он жил только для себя, но в жизни каждого человека, который умеет шевелить мозгами, наступает момент, когда он осознает, что не является центром мироздания и существуют другие цели, помимо его личных. Питера частенько мучили угрызения совести, он сомневался в своей правоте. Питер, как всякое живое существо, нуждался в какой-то вере и в идеале

У красных была своего рода вера, но она не привлекала Питера. Во-первых, она была слишком унылой, её приверженцы не знали радостей жизни, не пользовались авторитетом и им недоставало той уверенности в себе, какой обладают власть имущие. Они шумели, горячились и внушали Питеру такое отвращение, как «Святые вертуны». К тому же они без конца толковали о тёмных сторонах жизни, но ведь надо быть лицемером или дураком, чтобы выслушивать все эти «жалостные истории», когда к твоим услугам столько восхитительного, великолепного, прекрасного.

А теперь Питер обрёл веру, которой ему до сих пор не хватало. Её проповедовали священники в белоснежных ризах в церквях с блестящими золотыми алтарями и витражами в стрельчатых окнах, государственные деятели в ореоле славы, которых восторженно приветствовали многотысячные толпы; обладавшие волшебной силой короли промышленности, которые одним росчерком пера создавали города в пустыне, а затем уничтожали, обрушив на них дождь снарядов и облака ядовитых газов; сотрудники и карикатуристы «Таймса» во всеоружии остроумия и знаний-все эти люди вместе взятые создали Питеру веру и идеал и поднесли их в готовом виде, причём они вполне соответствовали его пониманию жизни. Питер решил, что он должен продолжать делать то, что и раньше, но уже не во имя жалкого муравья Питера Гаджа, а во имя могущественной нации в сто десять миллионов человек, обладающей драгоценными воспоминаниями прошлого и безграничными надеждами на будущее; он будет действовать во имя священного патриотизма и ещё более священной демократии. И вдобавок— какое счастливое совпадение! Крупные промышленники Американского города, организовавшие охранное отделение, возглавляемое Гаффи, по-прежнему щедро оплачивали его услуги, и Питер получал пятьдесят долларов в неделю и сверх того на издержки, борясь за святое дело!

В те дни вошло в моду преувеличенно выражать патриотические чувства, и ораторы и общественные деятели старались перещеголять друг друга, и Питер читал и перечитывал их речи и смаковал их, они стали как бы частью его существа, ему казалось, что он сам их выдумал. Он прямо не мог насытиться этой духовной пищей; но её было хоть отбавляй, и, наконец, кончилось тем, что душа у него распухла, раздулась как шар. Питер стал патриотом из патриотов, сверхпатриотом: он с горячей красной кровью американца, не то что какой-нибудь слюнтяй, он был сильным «человеком», стопроцентным американцем, но и этого ему казалось мало — он готов был стать сверхстопроцентным, если бы это было возможно. Питер был американцем до мозга костей, один вид иностранца вызывал у него боевой пыл. Что касается красных — то Питер долго не находил достаточно сильных слов, чтобы выразить свою ненависть, пока его не выручил один знаменитый проповедник, который заявил во всеуслышание, что, будь его воля, он собрал бы всех красных, посадил бы их в каменный корабль со свинцовыми парусами и отправил бы в преисподнюю.

Питера всё больше раздражало, что ему не приходится играть сколько-нибудь активную роль. Какие ещё доказательства требуются тайной полиции Транспортного треста? Питер то и дело приставал к Мак-Гивни, и тот его урезонивал:

— Не лезь в бутылку! Тебе же аккуратно платят каждую неделю. Чего тебе ещё нужно?

— Мне надоело слушать всю эту дурацкую болтовню, — говорил Питер. — Пора заткнуть рот этим парням.

Кончилось тем, что Питер стал воспринимать все нападки радикалов на существующий строй, как личное оскорбление. Они считали Питера своим товарищем и относились к нему по-дружески, но Питер прекрасно знал, как бы они отнеслись к нему, если бы знали всю правду, и это воображаемое презрение, как едкая кислота, жгло ему душу. Порой заходила речь о шпионах и провокаторах, и тогда эти люди не стеснялись в выражениях, и Питер, разумеется, принимал всё это на свой счет и кипел гневом. У него являлось желание отплатить той же монетой, и он с нетерпением ожидал того дня, когда сможет отомстить за себя, за свои идеалы, выбивая зубы своим противникам.

§ 36

— Знаешь что, — сказал однажды Мак-Гивни, — у меня есть для тебя интересная новость. Тебе придется некоторое время вращаться в высшем свете.