1000 не одна ночь

Я принялась тереть лицо, и сердце колотилось все сильнее и сильнее.

– Эй, шалавы, все хватит марафетиться, пошли на улицу обратно в машину, и чтоб тихо там сидели. А то бедуинские голодные мальчики отымеют вас во все дырки. Быстро-быстро, нет времени.

Мы вышли на улицу и тут же замерли. Здание уже окружали мужчины верхом на лошадях. Топот копыт слышался словно со всех сторон, как и низкие голоса, перекрикивающиеся на арабском. Их было много, очень-очень много. Эти взгляды из-под завязанных вокруг лиц платков внушали ужас. Так смотрят одержимые голодом и жаждой наживы убийцы-фанатики.

– Всем молчать. Не издавать ни звука. Смотреть себе под ноги и глаз не поднимать, головы опустили.

Женщины затаились, а я нервно терла и терла щеку золой, потому что увидела мужчин в всем черном: жилеты поверх рубах и куфии, повязанные вокруг головы. За плечами оружие. Стало не по себе. Словно передо мной отряд неуправляемых дикарей, будто цивилизация не коснулась ни здешних мест, ни этих людей. Один из них держался впереди всех и чуть ли не наступал лошадью на русского главаря. Он казался выше и крупнее остальных, не знаю почему, может, оттого что ближе всех к нам. Восседал верхом на черном лоснящемся от пота жеребце. Тот беспокойно фыркал и перебирал копытами так, что Паше приходилось делать несколько шагов назад, чтобы не попасть под ноги коню.

Лицо Предводителя было также закрыто, как и у остальных, но я увидела его глаза. Страшные, светло-зелёные, как у хищника, они прожигали насквозь из-под очень широких черных бровей. От одного его вида мне почему-то захотелось закричать. Стало так страшно, словно я увидела самого дьявола. Он обвел глазами перегонщиков и женщин. Медленно, изучающе. Очень тяжелым давящим взглядом, от которого начали дрожать колени и стиснуло грудь, как клещами.

– Смотри себе под ноги. Не рассматривай их, дура.

Голос той, темноволосой, заставил опустить взгляд и теперь смотреть на носки своих потертых и счесанных туфель. Господи, как долго они меня тащили и где? Я же надела новую обувь. Вспомнила, как мы выбирали эти туфли вместе с мамой, и сердце сильно дрогнуло. Всего лишь несколько дней назад я была дома. В своей квартире, спала в своей постели, завтракала с родителями на кухне… А кажется – это было уже в другой жизни. Может, я сплю, и мне снится кошмар?

Предводитель отряда…. Видимо, это и был он, заговорил с перегонщиками. Его голос оказался очень низким, зычным и гортанным. Из-за сильного волнения я плохо понимала, что он говорит… хотя он говорил на превосходном русском языке, пусть и с сильным акцентом.

– Что забыл в моих землях, пес? Тебе разве не сказали, что это теперь моя территория?

Я видела, как дергается рука главаря и сжимаются и разжимаются пальцы. Он не просто нервничал, а казалось, сейчас наделает от страха в штаны.

– Шлюх везу. Всего лишь грязных и дешевых шалав для борделя Нагаси в Тель-Авиве. В этот раз товар дрянь. Смотреть не на что. Дай спокойно проехать, Кадир. В следующий раз в долгу не останусь.

– А ящики со взрывчаткой тоже везешь? Или в этот раз тебе и с этим обломилось?

– Какие ящики? Помилуй бог. Я никогда оружием не торговал, я мирный человек. Я баб вожу. На заработки. Все честно.

Бедуин дернул коня, и тот чуть не задел копытами ноги главаря. Я видела, как по лысому затылку перегонщика градом стекает пот и как он пятится назад.

– Ты бы имя Всевышнего своего не трепал. Где он, а где ты, человеческий мусор? Что в машине? – голос рокочет спокойно так, вкрадчиво. А мне чудится, словно это потрескивают угли перед тем, как резко вспыхнет пламя. Неужели этот придурок не чувствует, что опасность вибрирует в воздухе.

Я чуть приподняла голову и рассматривала ноги бедуина, его черные сапоги из мягкой кожи, покрытые слоем песочной пыли. Подняла взгляд еще выше на руки, сжимающие поводья. Пальцы темные, обветренные с кольцами на мизинце и безымянном. На запястье множество цветных переплетенных ниток.

– Не было у меня никогда никаких ящиков. Может, у Тамира были, а я не занимаюсь таким. Я только сучек продажных вожу.

Я все же осмелилась поднять голову и посмотреть на него целиком. Какой же он огромный, широкий в плечах, словно там, под одеждами, не тело, а груда мышц, и все они перекатываются, бугрятся под тонкой тканью и под жилетом. Лицо все еще до половины закрыто, и мне видна ровная переносица и эти глаза. Совершенно несочетаемые с очень смуглой кожей. Настолько светлые, что кажется, они вот-вот зафосфорятся, как у волка или шакала в темноте. Дикие глаза, мало похожи на человеческие. Смерть в них. Ее видно. Она ничем не прикрыта. Этот человек словно ее олицетворение. Он вдруг резко посмотрел на меня, и я от ужаса не смогла даже голову опустить.

– Их женщины на них так не смотрят… не провоцируй. Глаза в землю.

Я тут же резко уставилась в песок, потом повернулась к подруге по несчастью, она слегка дрожала и кусала губы. Бледная до синевы. Казалось, она боится далеко не наших конвоиров, а этого Кадира. Он внушает ей самый настоящий ужас. Впрочем, мне он внушал его не меньше, если не больше.