1000 ночных вылетов

К этому сигналу у нас никто еще не прибегал: стыдно прослыть слабаком. Не дал его и младший лейтенант Павел Темный, штурманом у которого сержант Сергей Краснолобов. Бывший летчик-истребитель, Павел Темный пренебрежительно относился и к самолету ПО-2, и тем более к этим ненужным, с его точки зрения, тренировкам. Но приказ есть приказ. Павел еще как-то пытался схитрить и увильнуть от тренировок — кто проверит ночное небо? Но штурман, коммунист Краснолобов, знал его слабость, знал, что в лучах прожектора Павел теряется, беспорядочно мечется и не может должным образом маневрировать, поэтому он напоминал ему в каждом полете:

— Паша, не забудь про тренировочки.

Горячая кровь цыгана просилась на волю. Павел даже скрипел зубами от сдерживаемого негодования:

— Эх, нужны мне ваши тренировки! Да я… Хочешь, я такой пилотаж выдам, что всей вашей «кукурузе» не снилось?

— Не надо, Паша. Ты войди и выйди. Обмани зенитчика. Вот и весь твой пилотаж.

— Пилотаж! Я истребитель! Тебе понятно, что такое истребитель?

— Ты должен уверенно пилотировать в луче прожектора. Давай, Паша!

— На! Хоть сто раз войду в твой прожектор! Подумаешь!..

Он включил бортовые огни и, склонив голову за борт, сплюнул от злости. Прямо в ослепительный свет прожектора, в свистящий за бортом воздух:

— Подумаешь!..

А воздух гудел не совсем обычно. Гудел угрожающе. И гул все нарастал. Краснолобов взглянул на указатель скорости: стрелка подошла к отметке максимальной. Перевел взгляд на высотомер: стрелка неудержимо ползет книзу.

— Павел! Высота! Скорость!..

Но Павел уже сам понял, что с самолетом творится что-то необычное. Он бросил взгляд на приборы и ничего, кроме радужных кругов, не увидел. И в ту же секунду почувствовал нестерпимую боль в глазах. Он еще успел прохрипеть в переговорное устройство:

— Ракету! Дай ракету… красную…

Солдат-прожекторист, помня наставления своего командира, держал самолет в луче. Краснолобов дал ракету, но было уже поздно. Она взвилась в момент удара самолета о землю. Старинные часы фирмы «Павел Буре», подарок отца и предмет добродушных подтруниваний товарищей, остановились в полночь, а Сергей выжил.

Еще больше ссутулился командир полка. От бессонных ночей под глазами темные круги, возле губ жесткие морщины. Когда над свежим холмиком отгремел винтовочный залп, командир взял под руку комиссара.

— Послушай, скажи прямо — я не прав? Может, не нужны эти тренировки, которые приводят к напрасным жертвам?

— Самобичевание, Анатолий Александрович? Эмоции, дружище, побереги на послевоенное время. Нужны тренировки! К ночи, пожалуйста, прикажи приготовить твой самолет. Полетаем в прожекторном луче вместе.

— Но…

— Так надо, Анатолий.

Все реже становятся наши ряды. Где-то в военных училищах уже сдают экзамены новые летчики, ведут контрольное бомбометание другие штурманы. А экипажи нужны сегодня, сейчас!

Январским утром приходит из штаба посыльный: меня и Василия Корниленко вызывают к командиру полка. Зачем?

Командир встает нам навстречу, здоровается и как-то по-домашнему обнимает нас за плечи.

— Поймите меня правильно, — говорит он. — Я не хочу приказывать. Да и не могу. Поэтому как решите, так и будет. А дело вот в чем. В полку не хватает летчиков. Штурманов больше. А полк должен воевать. На задание каждую ночь должно уходить максимальное количество самолетов. Идет такая война, и для Родины каждый самолет… Вы оба закончили аэроклубы. Почти летчики. Вам бы немного подучиться, полетать самостоятельно и… вы справитесь… Есть желание летать?

Мы должны, мы обязаны справиться! Этого требует память о погибших, к этому взывают еще не выплаканные слезы. Мы должны заполнить место в строю, мы должны сражаться и за себя, и за тех, кого уже нет среди нас.

Командир полка сам летает с нами днем и ночью. Полеты по кругу, в зону, на полигон. Взлет, посадка, вираж, переворот, боевой разворот и снова посадка… Кажется, взлетам и посадкам не будет конца. Но вот оружейники в поле за аэродромом выкладывают из прошлогодней соломы крест. Это мишень для учебного бомбометания и стрельбы. Командир полка смотрит на нас уже со стороны. Он устал и измотался не меньше нашего, но, кажется, доволен.

Наконец приходит день, когда мы с Васей меняем парашюты штурмана на ПЛ-5. Так называется парашют летчика.

Командир полка провожает меня в первый полет. Он сам помогает надеть лямки парашюта, расправляет их на спине, одергивает и хлопает по плечу:

— Ну, ни пуха тебе, ни пера!

— Послать к черту, Анатолий Александрович?

— Так полагается, — смеется командир. — А раз положено, посылай.

— К черту, к черту!

Я внимательно смотрю на усталое лицо командира, заглядываю в его серые глаза и замечаю в них скрытую тревогу.

— Все в порядке, Анатолий Александрович. Справлюсь.

Он не отвечает. Только берет мою руку, порывисто притягивает к себе, обнимает и легонько, как водолаза перед спуском под воду, хлопает ладонью по моему шлему.