Читаем 1000 ночных вылетов полностью

Чуть свет добираюсь до метро «Сокол». Дальше уже пешком — в Тушино. Предъявляю удостоверение часовому у ворот и прохожу на аэродром. Иду вдоль летного поля, вдоль стоянок самолетов. Вроде вот здесь оставили мы свой самолет, а где он теперь? На конец нахожу его на самой дальней стоянке. Почему его сюда пригнали? — недоумеваю я. Замечаю неподалеку часового, пожилого, в мешковатой шинели, наверное, из ополченцев.

— Что за самолеты, дядя? — скрывая заинтересованность, скучающим тоном обращаюсь к часовому.

— А ты кто ж будешь, племяш? Аль уставу не знаешь? С часовым разговоры вести не положено.

— Я с фронта прилетел. Отвык от тыловых порядков. Так что извини, если не так обратился.

— Да ничего, это для порядка, — охотно вступает в разговор часовой. — А самолетики — заарестованные. Вишь, есть которые сами в Москву прилетают, без разрешения или еще как. Вот и собрали их сюда.

— Интересно!

— А говорят еще, — продолжает часовой, — это про меж нас слух прошел, будто, ежели ловят летчиков с этих самолетов, так тут же заарестовывают и по этапу, с охраной обратно в часть. Знамо дело — не балуй! А в части, бывает, и судят. Вот как.

— Прямо уж и судят? Загибаешь, дядя.

— Истинный бог! За самовольство как не судить?

— За что ж судить? Вот, к примеру, я. Прилетел в Москву, генерала привез, а мой самолет вот он. Зачем, спрашивается, сюда затащили?

— Ты сурьезно?

— А то нет! Вот он, мой самолет.

— Отыди! Стой, кто идет! Часовой неумело перехватывает винтовку на изготовку.

— Эх ты! Дядя… Надо было раньше спрашивать, кто идет.

— Стой, говорю!

— А я не бегу. Что же дальше?

— Надо бы дежурного позвать али разводящего, — рассуждает пожилой солдат. — Тебя-то задержать положено.

— Ну и задерживай, раз положено.

— А пост на кого кинуть? Опять не положено… Вот закавыка! Как же быть, а, лейтенант?

— Соображай сам. На то ты и солдат. А я пошел.

— Стой! Стой! Стрелять буду!

— Стреляй.

— Стрелял бы, да отделенный спросит, куда патрон извел. Еще на губу угодишь… Эх, свалился ты на мою голову!.. Иди-ка отседа с глаз долой!

У дежурного по аэродрому выясняются некоторые неприятные для меня подробности:

— Были случаи самовольных прилетов в Москву. Отсюда и приказ вышел — тщательно проверять и регистрировать всех прибывающих, а кто без разрешения…

— Но я-то прибыл по заданию члена Военного совета!

— Рад верить, но где ваше полетное задание?

— Бумажонка? Кто этим занимается на фронте? Или прикажете у генерала брать письменное подтверждение его приказа?

— Прежде всего здесь не фронт. Без документов в Москве…

— Бюрократия!

— Спокойно, лейтенант! Не мы с вами издаем приказы.

— Так вот мое удостоверение. Проверяйте! И позвольте мне улететь на своем самолете! Надеюсь, в удостоверении не написано, что я немецкий шпион!

— В столицу стремятся и шпионы. Война далеко не окончена.

— Так я не в столицу стремлюсь. Как раз наоборот, на фронт! В штаб своей же армии! Это-то хоть вам понятно?

Дежурный отворачивается. Все мои доводы на него не производят впечатления. Ну как еще с ним говорить? Что делать? И вдруг появляется шальная мысль — уведу-ка я самолет!.. А на месте со своими легче разобраться. Тут же меняю тон:

— Послушайте, товарищ дежурный. Я согласен с вашими порядками. Проверяйте, регистрируйте, докладывайте командованию. Пусть они решают сами, как нам быть. Но мы с вами будем в ответе, если заржавеет мотор. Уже месяц его не прогоняли, — вру я, не краснея. — Надо бы отгонять двигатель, а?

— Техники! — кричит дежурный, — Кто свободен, с лейтенантом на стоянку, опробовать двигатель!..

Ура! Кажется, мой план сбудется! Я неторопливо, сдерживая волнение, направляюсь к выходу.

— Чемоданчик-то можно оставить, лейтенант, — говорит вслед дежурный. — Кстати, что в нем?

Помимо своей воли, отвечаю хриплым шепотом:

— На, возьми. Только осторожно — заминирован!

— Пожалуйста, откройте.

Щелкаю замками, отбрасываю крышку и вываливаю все содержимое на стол перед дежурным:

— Любуйся!

Дежурный неторопливо укладывает в чемодан сначала фуражки, потом новенькие погоны, папиросы и берется за мой старый кожаный шлем. Мне этот шлем очень дорог. Нет, это не такое уж уникальное творчество безымянного меховщика — обыкновенный стандартный шлем летчика ВВС. И мех на нем кое-где уже вытерся, и греет-то он не очень, но все равно я не сменяю его даже на самый лучший, на самый модный!..

Я протягиваю руку, беру шлем и сую его в карман.

— Оставь! — предупреждает дежурный.

В сердцах швыряю шлем на стол и шагаю к выходу.

Ревет двигатель на полных оборотах, на средних, на малых. Техник пробует его на всех режимах. Сбавляет газ и высовывает голову из кабины:

— Хорош! — кричит он. — Выключаем?

— Погоди! Проверю еще сам!..

— Проверяй, командир, да пойдем, — произносит техник.

— Хорошо, сейчас.

Перейти на страницу:

Все книги серии Война и мы. Окопная правда

Ржевская мясорубка. Время отваги. Задача — выжить!
Ржевская мясорубка. Время отваги. Задача — выжить!

«Люди механически двигаются вперед, и многие гибнут — но мы уже не принадлежим себе, нас всех захватила непонятная дикая стихия боя. Взрывы, осколки и пули разметали солдатские цепи, рвут на куски живых и мертвых. Как люди способны такое выдержать? Как уберечься в этом аду? Грохот боя заглушает отчаянные крики раненых, санитары, рискуя собой, мечутся между стеной шквального огня и жуткими этими криками; пытаясь спасти, стаскивают искалеченных, окровавленных в ближайшие воронки. В гуле и свисте снарядов мы перестаем узнавать друг друга. Побледневшие лица, сжатые губы. Кто-то плачет на ходу, и слезы, перемешанные с потом и грязью, текут по лицу, ослепляя глаза. Кто-то пытается перекреститься на бегу, с мольбой взглядывая на небо. Кто-то зовет какую-то Маруську…»Так описывает свой первый бой Борис Горбачевский, которому довелось участвовать и выжить в одном из самых кровавых сражений Великой Отечественной — летнем наступлении под Ржевом. Для него война закончилась в Чехословакии, но именно бои на Калининском фронте оставили самый сильный след в его памяти.

Борис Горбачевский , Борис Семенович Горбачевский

Биографии и Мемуары / Военная история / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное
Жизнь и смерть на Восточном фронте. Взгляд со стороны противника
Жизнь и смерть на Восточном фронте. Взгляд со стороны противника

Автора этих мемуаров можно назвать ветераном в полном смысле этого слова, несмотря на то, что ко времени окончания Второй мировой войны ему исполнился всего лишь 21 год. В звании лейтенанта Армин Шейдербауер несколько лет воевал в составе 252-й пехотной дивизии на советско-германском фронте, где был шесть раз ранен. Начиная с лета 1942 г. Шейдербауер принимал участие в нескольких оборонительных сражениях на центральном участке Восточного фронта, в районах Гжатска, Ельни и Смоленска. Уникальность для читателя представляет описание катастрофы немецкой группы армий «Центр» в Белоруссии летом 1944 г., а также последующих ожесточенных боев в Литве и Польше. В марте 1945 г., в сражении за Данциг, Шейдербауер получил тяжелое ранение и попал в госпиталь. Вместе с другими ранеными он был взят в плен вступившими в город советскими войсками, а в сентябре 1947 г. освобожден и отправлен в Австрию, на родину.

Армин Шейдербауер

Биографии и Мемуары / Проза о войне / Документальное

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии