1000 ночных вылетов

— Вот так, дочка… Война. И спрячь слезы! Еще многие не дойдут до Победы. Нелегок к ней путь. Запомни, Тося, нелегок!..

Командир поворачивается к летчикам:

— Товарищи! За уничтожение моста командир дивизии всем объявляет благодарность. Сегодня утром войска Белорусского фронта переходят в наступление. Приказано ударить по переднему краю противника, проложить путь пехоте. По самолетам, друзья!..

Эта безвестная деревушка на берегу Днепра, приютившая полк на длинном пути войны, сохранилась в памяти навсегда. В Щитне могила Бориса. Вот уже много лет я собираюсь приехать в Щитню каким-либо погожим майским днем и не решаюсь. Нет, я не страшусь встречи с прошлым, я просто боюсь… Боюсь, что все покажется не таким, как это отпечаталось в памяти. Уже не раз было так, что, навестив какой-либо город или деревушку, что оказались на нашей тяжелой военной дороге, я не находил там ничего прежнего, знакомого, близкого…

Понимаю, что жизнь не стоит на месте, она изменяется. Меняется и лицо нашей страны. Возникают новые города, обновляются старые, и однажды знакомая с детства улица становится вдруг чужой. И в сердце откладывается какая-то горечь. Уж так устроен человек, что все прошлое ему всегда особо дорого. Не случайно он вспоминает свое прошлое с любовью. Может, это оттого, что с возрастом люди становятся сентиментальными. А может, люди дорожат своим прошлым потому, что оно связывает их, живых, с теми, кого уже нет. Так или иначе, но я никак не решусь посетить белорусскую деревушку Щитня, где похоронен мой друг Борис Обещенко. Ту самую Щитню, которая увековечена нашей памятью в немудреной песенке, сочиненной нашими полковыми поэтами Иваном Шамаевым и Николаем Кисляковым на музыку Володи Мехонцева и Николая Ширяева. Песенку, которую под звон гитары любили спеть Тося с Борисом:

На самой топкой местности
Забыта в неизвестности,
Стоит Щитня на берегу Днепра,
И там в лесу на просеке
Стоят друг к другу носиком
Старенькие скромные ПО-2.
Там полк стоял Меняева,
Джангирова, Гаврилова,
Семенова, Поветкина,
Кильшток.
Кричал на старте Бекишев:
Давай скорей выруливай!
А Гуторов давал нам ветерок.
Взлетишь ты в ночку темную,
Весеннюю, безлунную,
Идешь по огонькам к передовой…
Там ждут тебя зенитчики,
Там ждут тебя прожекторы,
А «мессеры» гуляют над тобой!..

«Фоккер» в хвосте

Не прошло и месяца со дня гибели Бориса, а мне кажется, что все уже забыли о нем и его место кем-то занято. Так оно и есть: уже другой летчик сидит на месте Бориса за общим столом и спит на его койке. А у меня в сердце все та же пустота. Друга заменить невозможно… Наверное, поэтому я чересчур пристрастно наблюдаю за Тосей. Ее улыбки мне кажутся слишком радостными, а взгляды, брошенные на летчиков, слишком многозначительными, обещающими.

Я потерял друга, потерял человека, которому мог доверить все: и пустую болтовню, и серьезные размышления о жизни.

Тося потеряла любовь. Не большее ли это чувство, чем дружба? Наверное, Борис доверял ей то, о чем не решался сказать даже мне. И все же дружба выше любви! Я в этом уверен. Рано или поздно Тося утешится, найдет замену. А я? Кто заменит мне старого друга, с которым пройдены сотни километров военных дорог и разделена не одна опасность? Уж мне-то нечего ждать: ушедший из жизни не возвращается. Но и жизнь не прекращается со смертью друзей, ни в коем случае не прекращается. Место мертвых в строю занимают живые. А в сердце?.. И все же не слишком ли много я хочу от Тоси? Да и вправе ли кто требовать от нее верности мертвому? Тем не менее я продолжаю смотреть на Тосю осуждающе. Едкая горечь утраты ржавчиной разъедает душу, точит мозг, не дает забыться. Нужна какая-то отдушина, надо встряхнуться, взять себя в руки, но здесь все напоминает о Борисе. Через несколько дней узнаю, что Тося уже служит в другом полку. Значит, не выдержала. Значит, ей было невмоготу. А куда попроситься мне? Да и можно ли уйти от самого себя? Нет, так дальше нельзя, надо немного расслабиться, а не то можно просто сойти с ума.

Сегодняшней ночью опять предстоят боевые вылеты. Где-то скопились танки противника, концентрируется пехота, и полку приказано нанести по ним удар. Вроде совсем недавно село за горизонт солнце, а в небе уже разлит лимонно-желтый свет луны, и потому кажется, что день еще не окончился, только стало немного темнее. Почему-то болят глаза, будто в них насыпали песок. Так уже было под Сталинградом, когда мы не имели времени выспаться.

— Как ты находишь видимость? — спрашиваю я у Ивана Шамаева, штурмана, который сегодня со мной..

— Отличная! Сто километров! И луна в полную морду! Как днем.