1000 ночных вылетов

— Ну и арап ты, старина! Неужто уговорил?

— Посмотрим, — отвечаю ему и скромно опускаю глаза.

Вскоре хозяйка появляется из-за стойки с подносом, на котором громоздятся тарелки с закуской и покрытая томной испариной бутылка «монополевой» с белой сургучной головкой. Я незаметно толкаю локтем Николая: знай, мол, наших! — и спешу навстречу хозяйке.

Майор долго колдует над бутылкой, рассматривает ее на свет, взбалтывает содержимое и нюхает.

— Простите, уж не чертика ли вы там ищете? — невинно интересуется Николай.

— Забыли, где мы находимся? — скупо роняет майор. — В водку могут подсыпать любую отраву. Только бдительность отличает настоящего разведчика от всех прочих!..

Вид предстоящего ужина и особенно живительной влаги в запотевшей бутылке переполняет майора растущим уважением к собственной персоне.

— О чем говорит пан майор? — спрашивает хозяйка.

— О-о, пани! Он воздает хвалу вашему гостеприимству, он высказывает самые хорошие слова благодарности! Он… он целует ваши ручки, пани!

Я подхожу к хозяйке и подношу ее руку к губам.

— Такой пустяк! — смущается пани. — Это еще из довоенных запасов. Сохранили от немцев. Просто чудом сохранили.

Майор решительно наполняет рюмки Николаю и мне, а после недолгого колебания наливает до половины в рюмку шоферу. Себе он наполняет до краев и, поднимая ее, сквозь прищур век внимательно осматривает нас:

— Ну, будем!

Пьет он с закрытыми глазами. Николай поднимается со стула и наклоняет голову в сторону хозяйки.

— За здоровье дам! — произносит он.

О, мой друг осмелился произнести сегодня первую фразу по-польски! Я тоже поднимаюсь со стула:

— На здравье, пани!

Мы дружно чокаемся рюмками и стоя выпиваем водку…

С помощью пани Ирены, так зовут хозяйку «склепа», нам с Николаем удается устроиться на ночлег в доме ее родственников. Майор разместился неподалеку, на соседней улице. С ним находится и шофер, которого он не отпускает от себя ни на шаг. Что поделаешь, придется обходиться завтра без машины. Уж одно то хорошо, что майор не будет нам помехой в поисках красок и бумаги.

Вопреки ожиданиям, наши дела устроились сами собой. Стоило только пани Ирене куда-то позвонить, и вот уже рулон отменной бумаги и коробка настоящего «Виндзора»[25] лежат перед нами. Какими словами отблагодарить любезность пани Ирены! Впереди у нас совершенно свободный день. Чем же его заполнить? А пани Ирена предлагает познакомиться с городом и берет на себя труд быть нашим гидом.

Идем по улицам древнего города. Веселое солнце расплескало свои расплавленные блики по окнам домов, сверкает рябью в лужах растаявшего за ночь снега, бросает розовые мазки на лица прохожих. Но почему люди не отвечают радостью солнцу, почему не видно улыбок в это доброе утро? Чем ближе к центру города, тем мрачнее лица. А горожане уже запрудили толпой тротуары, заполнили мостовые, и все куда-то торопятся, спешат.

— Что происходит в городе? Куда торопятся эти люди, пани Ирена?

— Куда? — переспрашивает пани Ирена. — О-о, сегодня начинается суд над бандитами из Майданека. Их должны вести по улицам из тюрьмы, и все хотят увидеть их своими глазами. Понимаете, каждого! И своими глазами!..

— Да, это страшные люди.

— Но их надо знать. Надо запомнить. Нам и нашим детям. У вас есть дети, пан поручнику?

— Я еще…

— Понимаю! Когда-нибудь и у вас будут дети, пан поручнику. И вы должны запомнить и рассказать им.

— О чем рассказать, пани Ирена?

— Обо всем! Об этих улицах, об этих людях! Посмотрите в их глаза. Потом мы пойдем в Майданек. Все это вы должны запомнить. Должны рассказать своим солдатам, своим русским людям. Смотрите!

Мгновенно напрягаются и без того суровые лица, и сначала тихо, как дуновение ветра, потом громче, отчетливей, яростней, как рев бури:

— Ведут! Ведут! Бандиты! Убийцы! Звери! Лица людей искажены гримасами боли, ярости, ненависти и презрения.

— Ублюдки! Бандиты! Нет пощады извергам! Смерть палачам!

— Смерть! Смерть!

Серо-желтые маски лиц, опущенные глаза, поднятые над головой руки… Нацистские преступники пытаются защитить свои головы от плевков и ударов, они увертываются, льнут к польским жолнежам — эскортирующим их автоматчикам.

— Смотрите, Панове! Это фашисты! — восклицает пани Ирена. — Это оборотни!

Я смотрю на пани Ирену. Ее тонкое и прекрасное лицо покрывается красными пятнами, губы начинают судорожно дергаться…

— Злодеи! Смерть, смерть!..

Мы с Николаем берем ее под руки, но она старается вырваться от нас, тянется к плотному кольцу автоматчиков, пытаясь плюнуть в лица палачей, и вдруг все ее тело ослабевает, повисает на наших руках, вздрагивая в истерическом рыдании.

— Смерть!.. Только смерть, панове!.. — шепчут поблекшие губы пани Ирены. — Нельзя им прощать это. Нельзя прощать фашизм!..