10000 лет до нашей эры (СИ)

Его с ног до головы покрывали шрамы, свежие царапины, синяки и кровоподтеки. Он кривился от непрекращающейся боли в мышцах, когда вставал со стула. После еды у него подгибались ноги и он чудом не засыпал прямо за столом. Он поднимался к себе, и по каменному дому без окон и дверей через мгновение уже разносился его храп.

Многое прояснилось после рассказов Зурии. Я стала понимать Анкхарата и его отношения с женщинами до меня, хотя это никак не объясняло мне то, что происходило между нами. Мной он не интересовался. Не глядел в мою сторону. Обходил загодя окольными путями, стоило ему заметить меня.

Если бы не совместные ужины, то я бы видела его только издали с террасы во время утренних тренировок. Иногда он поднимал глаза и ловил мой взгляд. Но его лицо ничего не выражало. А я… Ну, а я поддалась самой нелогичной женской мысли — если какой-то мужчина совсем тобой не интересуются, то, значим, им заинтересуешься ты. Да так, что он будет занимать все твои мысли. И днем, и особенно ночью.

Раз за разом я просила Зурию рассказать мне об одном и том же и слушала, не веря своим ушам, что семей, в общепринятом понятии, здесь никогда не было. Было племена, в мироустройстве которых я вроде бы разобралась, и были десять сыновей Бога, чьи традиции вгоняли меня в ступор.

Их первые наследники наследовали их земли, а другие служили в армии Сердца Мира. В десяти областях у каждого из них была своя армия, и при нападении на свои земли, они могли рассчитывать только на нее. На помощь сыновья друг другу не приходили, что для меня было дико и не логично, но Зурию, например, не удивляло.

Моногамия вообще была глупостью несусветной, но была актуальна только до тех пор, пока избранница Сына Бога не беременела. После она отправлялась на Остров, где рожала и воспитывала детей. Сын Бога оставался предоставлен сам себе. Вряд ли он придерживался целибата до следующего ритуала.

Изгнанная на остров жена трехлетних сыновей отправляла в Сердце Мира, а дочерей оставляла себе. И она сама, и ее дочери после могли участвовать в последующем Ритуале Матери. Никого не волновало, если их выберет их же собственный отец.

Детьми Сыновья Бога не интересовались. Их волновал первый наследник, возможно, второй, но третий уже редко. Первый наследовал земли и право зваться Сыном Бога, второй занимал высокий пост в армии, а третьему ничего не светило, кроме как места в элитной гвардии Сердца Мира. Их тоже набирали из потомков, от которых, похоже, отбоя не было.

Каждый вечер, глядя через длинный каменный стол на Анкхарата, мне хотелось заговорить с ним о любви и семье, но с тем же успехом я могла бы обсудить с ним квантовую механику. Более того, в языке нуатла слов «семья» и «любовь» даже не было.

Однажды я не выдержала и спросила Анкхарата:

— Что ты чувствуешь, когда касаешься женщины?

— Желание, — только и ответил он.

— А после?

— Голод.

— А что, по-твоему, чувствует мать, когда касается своего ребенка?

— Страх, — неожиданно ответил он.

— Почему?

— Потому что если этот ребенок мальчик и его отец — я, то жить ему осталось недолго.

Их общество нарекало металлы и животных, сорта глины и виды деревьев, но весь спектр человеческих эмоций был явно лишним в этом первобытном строе, что даже и слов-то для них до сих пор не нашлось.

Я снова и снова пытала Зурию, желая знать, что происходит и какая война нас ждет, но она только пожимала плечами. Жрица и сама с нарастающим страхом следила за ожесточенными, непрекращающимися тренировками Анкхарата. Ему что-то было известно и это явно не давало ему покоя, но он не собирался предупреждать остальных. Как будто щадил их чувства? Он способен на такую эмоцию? Он отдает себе отчет, что он вообще чувствует и почему так поступает?

С каждым днем тренировки становились все жестче, все опаснее. Анкхарат заставлял воинов проливать кровь и даже однажды повел их лодку к водопаду, с которого они и обрушились с головокружительной высоты вниз. Слава Богам, все выжили.

* * *

Анкхарат сдержал слово, и кот действительно приехал вместе с Зурией, живой и невредимый, в клетке больших размеров.

Когда он шипел и обнажал когти, то напоминал мне Анкхарата.

Я понимала, что животное дикое, что ему не место в клетке и что мне тем более не превратить его в домашнего уютного котенка. Я выпустила его в похожем каменном мешке, когда-то там тоже была купель с горячим источником, но вода ушла после одного из потопов и больше не возвращалась. Я кормила кота кусками мяса, которые добывали для нас охотники, и Зурия каждый раз отрезала мне их скрепя сердце. Она не понимала моих попыток сблизиться с диким хищником.

Анкхарат, впрочем, тоже.

Я лежала на краю каменной стены и разговаривала с котом, чтобы тот привыкал к моему голосу, когда позади неожиданно услышала голос Анкхарата:

— Ему лучше будет на свободе.

Я поднялась и села. Юбка задралась, но я не стала поправлять ее. Эта уродливая одежда была еще одним так и не заданным вопросом, но я боялась озвучивать его ровно, как и получать ответ.

— Тебе, наверное, тоже, — спросила я, не глядя на него, — хотелось бы быть свободным?