1001 день в Рио-де-Жанейро

Дорога вливается в небольшую площадь. В ее центре старинная белая церковь, носящая имя святого Конрада. Она окружена плотным кольцом увеселительных заведений: ресторанов, баров, биллиардных залов, кегельбанов. Для Рио это типично. Начинается подъем. Все круче извилины шоссе. Автобус, почти не сбавляя скорости, несется сквозь тропические заросли бразильской флоры. Справа отвесно уходят в небо склоны одной из самых красивых горных вершин в окрестностях города — Гавеи. Издали кажется, что вершина горы — это искусственное сооружение. Явственно проступают очертания стен и полуразрушенных башен средневекового замка, вознесенных на семисотметровую высоту. Гора почти нависает над дорогой. В глубокой, душной, сырой тени буйно тянутся вверх бесчисленные стволы, утыканные колючками, усыпанные цветами, увешанные диковинными плодами и опутанные лианами.

Дорога неуклонно ползет в гору. Сбоку остается старомодное здание старинного ресторана «Жоа», примостившегося на 200-метровом обрыве. Еще одна петля — и впереди вдруг открывается изумительный вид на гигантскую песчаную косу Барра-да-Тижука, отделяющую океан от большого озера. Не надо быть пророком, чтобы предсказать будущее этого района. Пройдет десяток лет — озеро будет засыпано, а на его месте вырастут десятки небоскребов. Извилистую, узкую, крутую дорогу, которой мы только что поднимались, заменит туннель. Проезжая туннелем, не полюбуешься океаном и горным пейзажем, но зато будет сэкономлено время. В конечном итоге все в этом мире сводится к одному — сэкономить время. Для чего? Но это уже другой вопрос.

Несколько крутых, широких петель — и наш автобус останавливается на площади, центр которой украшает старинный, повидавший виды трамвайный вагон — своеобразный памятник вчерашнему Рио. Здесь мы делаем пересадку на новый автобус, подкатываем к развилке дорог и поворачиваем направо. Океан остается позади. Мы едем вдоль реки, огибая подошву Гавеи. Собственно говоря, это не река, а протока, соединяющая океан с озером, которое мы видели с высоты перевала. На берегу расположилось несколько ресторанов. В их меню морские продукты: рыба, омары, черепахи. Река исчезает за стеной кустарника. Горы расступаются, и необычайной красоты долина открывается взгляду. Ровный изумрудный луг, по которому разбросаны редкие группы деревьев. Листьев не видно. Может быть, их и нет вообще? Есть стройные стволы, удерживающие облака невероятно ярких соцветий: желтых, оранжевых, красных, лиловых, белых. Скорее, это даже не облака, а большие клочья пены, нежной морской пены, насыщенной яркой радугой. Справа громоздятся горы. Слева, далеко впереди, угадывается озеро. И вся эта декорация под ослепительным ярко-синим небом. Впрочем, небо может быть и другим: голубым, розовым, черно-свинцово-лиловым при надвигающейся грозе, белесым, но всегда одинаково красивым.

Еще полчаса езды, и мы окажемся за пределами долины. Появятся дома, улицы предместий Рио — района Кашкадуры — одного из самых непривлекательных, скученных районов города. Здесь не увидишь ни парков, ни дворцов. Это район пролетарский, и на улицах его нечего делать искателям экзотики — иностранным туристам. Точно такие же районы — неотъемлемая часть любого капиталистического города.

Мы покидаем автобус задолго до конечной остановки и идем пешком под сводом цветущих деревьев. Мы хотим затянуть минуту прощания с ослепительной роскошью тропической природы. Шоссе окаймлено ярко-зеленой, выше человеческого роста травой. Она похожа на осоку, но гораздо мягче и сочнее. Чувствуется близость воды. Заросли обрываются — и перед глазами рябоватая поверхность большого озера. У берега приютилось несколько грубо сколоченных из фанеры и досок лачуг. Контрасты обладают большой силой воздействия. Бесконечная щедрость природы и предельная нищета человека, к сожалению, характерное для Бразилии сочетание.

На тропинке, рядом с шоссе, выстроилась шеренга странных деревянных фигур. Длинноногий жираф, словно прислушиваясь, склонил голову. Вот большая обезьяна, проткнутая длинным кинжалом. Ее морда искажена конвульсиями агонии. А это потешная фигура подвыпившего гаучо (бразильский ковбой). Нам нередко приходилось видеть и скульптуры из дерева, и поделки из корней и сучьев (теперь это модно), но здесь было нечто иное. Яркий, откровенный талант буквально рвался из этих наивных, но выразительных изделий. Тот самый талант, который не нуждается в рекламе и критике и который, как и крупные золотые самородки, встречается на земле крайне редко. Мы находились не в выставочном зале, не в музее и не в мастерской, а на пустынном раскаленном шоссе, соединяющем северную и южную зоны города. Сидевший в тени дерева человек заметил наше любопытство, поднялся и подошел к нам. Ничем не примечательный, бедно одетый крестьянин, лет пятидесяти.

«Нравится?»

Это было не по-бразильски. К незнакомому человеку здесь обращаются: «Добрый день, сеньор!»…

«Нравится?» Это был, скорее, не вопрос. И видно было, что спрашивающий не нуждался в ответе.