1001 Смерть

В январе ученого мучили сильные боли в конечностях, днем и ночью терзали головные боли, не давая покоя и забвения. Февраль выдался еще более холодным, чем март. Врачи настаивали на безотлагательном помещении в больницу. Миклухо-Маклая положили в клинику Виллие, которой заведовал известный врач, профессор С.П.Боткин.

«Здесь его состояние то улучшалось, то ухудшалось, — пишет биограф. — Но к этому времени он сильно ослабел. Ему делали паровые ванны, с помощью которых с потом надеялись выгнать малярию и ревматизм. Но ванны еще больше ослабляли его.

…Наступил март, стало теплее. Здоровье Миклухо-Маклая начало вроде бы улучшаться, и военные врачи, видевшие, как он мужественно боролся со смертью, и поражавшиеся его стойкости, решили, что дело пошло на поправку.

Но тут он простудился. У него начался плеврит. Миклухо-Маклай очень ослабел, но все еще сохранял сознание. Более того, он работал, хотя и понемногу.

Но к концу марта делать этого он уже больше не мог.

Берег Маклая… Папуа-Ковиай… Малайя… Сидней… Меланезия… борьба… ходатайства… разочарования… Все это теснилось в голове человека, лежащего в светлой палате клиники и уже почти потерявшего сознание…

Миклухо-Маклаю, лежащему на больничной койке, можно было дать шестьдесят пять лет. А ведь через несколько дней ему должно было исполниться всего сорок два года.

Он испытывал «полное равнодушие к жизни», однако использовал ее так хорошо и полно, как мало кто из людей, дороживших жизнью.

А теперь, в день второго (14 по новому стилю. — А.Л.) апреля 1888 года, в четверть девятого вечера жизнь покинула его».

МИРАБО Оноре Габриэль Рикети и (749-1791) — граф, деятель Великой французской революции, народный трибун. В жизни Мирабо был эпизод, когда его заочно приговорили к смертной казни «за оскорбление личности» — в 1776 г. после бегства за границу с женой маркиза де Монье. Впоследствии граф был амнистирован.

Как известно, во время революции Мирабо был двойным агентом. Робеспьер, Марат и некоторые другие лидеры революции догадывались об измене, но доказательств не имели. Мирабо успел умереть до разоблачения.

С 1790 года, со второй половины, здоровье Мирабо вдруг резко ухудшилось. Сначала возникла какая-то болезнь глаз: он стал плохо видеть и глаза болели. Потом наступили острые, длительные боли в животе. Его друг Кабанис лечил его, но, видимо, ошибочно. Позже стали утверждать, что у него болезнь крови, и, как всегда в то время, обильно пускали кровь.

В начале 1791 года наступило заметное облегчение. Он и ранее не придавал большого значения своим недугам и верил в свой могучий организм. Ему было сорок лет, и он жил в представлении, что впереди еще большой и долгий путь, что все, что было ранее, — это лишь начало, ступени, ведущие его наверх, к вершинам.

В марте 1791 года наступило новое резкое ухудшение. Он уже был не в состоянии выходить из дому. Кабанис и другие пользовавшие его врачи признали у него острую дизентерию. Его пробовали лечить, но день ото дня ему становилось все хуже, боли непрерывно нарастали. Уже когда было поздно, врачи установили, что его мучил не распознанный своевременно перитонит, но он был запущен и уже не поддавался ни хирургическим, ни другим видам лечения.

Видимо, в последних числах марта Мирабо понял, что конец близок. Жизнь оказалась много короче, чем он ожидал. Странным образом, он принял это спокойно, почти равнодушно, как если бы речь шла не о нем, а о каком-то другом человеке. Он лишь сожалел, что многого из задуманного не успел выполнить. Что же, и это в конце концов не самое важное. Придут другие и сделают, может быть, лучше, то, что он надеялся сделать сам.